|
Сделка - Вулф Джоан - Читать любовный роман онлайн в женской библиотеке LadyLib.Net Сделка - Вулф Джоан - Скачать любовный роман в женской библиотеке LadyLib.Net Вулф ДжоанСделка
Глава 22Когда я проснулась на следующее утро, шел дождь, и у меня болела голова. Боль не прошла и когда я спустилась к завтраку. За первой чашкой кофе я сидела совершенно одна, рассеянно пощипывая булочку. Но лишь только поднялась, чтобы снова наполнить чашку, в столовую стремительно вошла Гарриет.
Это удивило меня, потому что она ни разу еще не выходила к первому завтраку, а ела у себя в комнате.
— Не ожидала увидеть вас, Гарриет, — сказала я.
— Я плохо спала, — пробурчала она в ответ. — Подумала, что сумею уснуть, если немного пройдусь.
Снова я испытала чувство жалости и даже некоторую симпатию к вдове Джорджа. Она и в самом деле выглядела какой-то несчастной: бледная, круги под глазами. Видимо, беременность давалась ей нелегко, а тут еще постоянные мысли о том, кто родится — мальчик или нежеланная девочка? А возможно, и угрызения совести из-за супружеской неверности, если, конечно, плод, зреющий в ее чреве, не был ребенком Джорджа. Мне пришла в голову история с Анной Болейн, второй женой короля Генриха VIII, которую тот казнил, обвинив в супружеской измене. Правда, это случилось около трехсот лет назад.
— Вам нужно хорошенько выспаться, — сказала я участливо. — Иначе совсем разболеетесь.
— Я не могу спать! — повторила она тоном капризного ребенка. — Лежу, лежу, а сон не идет. Просто не знаю…
У меня бывали бессонные ночи, и я хорошо понимала, о чем она говорит.
Сочувствуя ей, я спросила:
— Почему вы так боитесь, что родится девочка? У вас ведь останется титул, а в остальном ваш отец…
— Девочка не должна родиться! — прервала она меня. — Папа будет страшно расстроен. Он мечтает о внуке, который станет лордом, владельцем Девейн-Холла. Я не могу огорчить папу… Не могу!
— Но вы же сохраняете титул, — продолжала я утешать ее.
Гарриет нахмурилась, ее брови, напоминающие жирных гусениц, слились в одну линию.
— Как вы не понимаете? — почти закричала она. — Папа хочет, чтобы у нас осталось поместье, мы имеем на это полное право. Мы, а не противный Роджер!
Господи, подумала я с грустью, какую же власть имеет этот грубый старик над своей дочерью! Если она не родит сына, он, чего доброго, сделает с ней то же, что король Генрих с несчастной Анной Болейн!
— Если хотите, — сказала я все так же мягко, — могу написать своей тетке, чтобы она посоветовала вам какие-нибудь травы для лучшего сна.
Темные глаза Гарриет уставились на меня с надеждой, но и с подозрением.
— С чего это вы вдруг решили помочь мне? — спросила она. — Ведь вы должны ненавидеть меня из-за Джорджа.
Я вздохнула. Я и сама не имела ответа на этот вопрос. Знала только, что во мне пробудилось сострадание к этой женщине, а где сострадание, там нет места ненависти.
— Вы правы, — сказала я и отодвинула тарелку с недоеденной булочкой. — Куда естественнее для меня было бы желание отравить вас.
Снова тяжелый, недоверчивый взгляд.
— Я не верю вам, — проговорила она в конце концов. — Да и что для вас Джордж, если вы намереваетесь поймать на крючок самого Сэйвила.
Поймать Сэйвила!
Боже, что она говорит! Как вульгарна эта женщина!
Я решила: пусть она не спит хоть до скончания века, я и пальцем не шевельну, чтобы помочь ей.
С этим вердиктом я поднялась из-за стола.
— Какой бы титул вы ни носили, Гарриет, — сказала я ей на прощание, — ничто не в силах превратить вас в истинную леди.
С этими словами я горделиво выплыла из комнаты.
В коридоре я остановилась, размышляя, куда пойти. В такой дождливый день, как этот, у меня нашлось бы множество дел, будь я у себя дома, но здесь… Я отринула мысль подняться наверх в детскую, поскольку наверняка бы стеснила Никки своим присутствием, говорящим об излишней обеспокоенности, и решила пройти в библиотеку и выбрать какую-нибудь книгу для чтения.
Это была огромная комната с галереей наверху, занимающей две трети ее периметра. Стены, как во многих других комнатах замка, были увешаны семейными портретами Сэйвилов и портретами их друзей. Нижнюю часть библиотеки занимали стеллажи с книгами, их кожаные переплеты блестели в свете масляных ламп, зажженных по случаю пасмурной погоды. За окнами лил дождь, и библиотека казалась оазисом тепла и света на фоне окружающего полумрака.
К моему удивлению, там уже сидела Джинни, листая большую книгу с образцами мебели.
— Женщинам в этом замке что-то не очень спится сегодня, — сказала я, стараясь казаться веселой и беззаботной. — Только что я застала в столовой Гарриет.
Джинни положила закладку между страницами и закрыла книгу.
— Да, вы правы, Гейл. Я довольно плохо спала. Мешали мысли об этом несчастном мальчике, Джонни Уэстере. — Она потерла пальцами виски. — Боже, что творится вокруг нас! Кто мог пустить стрелу в грудь ребенку в нашем собственном саду?
Я уселась за стол напротив нее и хмуро сказала:
— Не имею ни малейшего понятия, Джинни.
— Ничего подобного не случалось здесь за всю историю замка. Конечно, это мог быть и браконьер. Но заниматься подобным промыслом среди бела дня? В лесу, вернее, в парке, где гуляют дети… Немыслимо! Непостижимо! Просто ужасно…
— Согласна с вами, Джинни. Это ужасно и так же непонятно для меня, как и для вас. Помолчав, она сообщила:
— Сегодня утром Ральф отправился в Лондон, чтобы нанять и привезти сюда нескольких полицейских. Они будут охранять всех детей.
Джинни поежилась, словно ей вдруг стало холодно, и сложила руки на груди.
Я спросила с некоторым замешательством:
— А вы не знаете… уже известно?.. Та стрела, выпущенная в несчастного мальчика, была из коллекции замка?
Джинни бросила на меня острый взгляд:
— О, понятия не имею. Я как-то не удосужилась спросить об этом у Ральфа.
Я поднялась с кресла, подошла к окну, взглянув на подъездную аллею. Дождь не прекращался, похоже, зарядил на весь день.
— Не лучшее время для поездки в Лондон, — пробормотала я.
— Да, — согласилась Джинни. — Но Ральф был настроен решительно, и я не стала его отговаривать. Одна только мысль о каком-то безумном стрелке пугает меня до… не знаю до чего. В кого он метил… и зачем?
Я повернулась от окна с намерением переменить тему, пока разговор не коснулся моего сына.
— Что вы читали, когда я вошла? — поинтересовалась я.
— А, это… — Она раскрыла книгу, вынула закладку. — Называется «Домашняя мебель», автор некий Томас Хоуп… Нам ведь придется все обставлять заново. Но скажу по правде, мне не нравятся все эти новомодные образцы в египетском стиле. Я остаюсь приверженцем стиля шератон. Как и мой брат. Мы очень консервативны, — добавила она с улыбкой.
Я решила избегать и разговоров о Ральфе.
— Пришла выбрать какой-нибудь роман, не привыкла сидеть без дела, просто не нахожу себе места. Дома в такие дождливые дни всегда немало работы. Хотя бы с расходными книгами.
Джинни взглянула на меня с изумлением:
— Вы сами все подсчитываете?
Я ответила ей таким же взглядом:
— А кто же сделает это за меня? Я привыкла к этому чуть не с детства. Моя мать тоже сама вела хозяйство, и я привыкла к мысли, что это обязанность всякой женщины. У тети Маргарет я также занималась этим… Ох, извините, Джинни, все это вам не слишком-то интересно.
— Нет, почему же, — с улыбкой возразила она. — Я тоже далеко не во всем полагаюсь на управляющего и справляюсь с расчетами не хуже, чем мой муж со своими непонятными вычислениями, связанными с любимыми звездами.
Но если бы я доверила ему наши расходные книги, мы наверняка давно разорились бы.
Я ответила ей улыбкой и снова уселась за стол.
Лицо ее утратило следы веселости и опять стало серьезным, даже напряженным, изящные руки с длинными пальцами, похожие на руки Ральфа, поглаживали книгу.
— Вы любите деревенскую жизнь, Гейл? — спросила она.
— Очень. Впрочем, иной я, пожалуй, и не знаю.
— Никогда не были в Лондоне?
— Нет. Но, признаюсь, хотела бы побывать. Мой муж много о нем рассказывал, а я так и не удосужилась съездить. Провинциальная жизнь затягивает.
Мне вдруг пришло в голову, что появись я в Лондоне, в так называемом приличном обществе, мне пришлось бы довольно туго: сначала пошли бы слухи, что мой сын появился на свет всего через шесть месяцев после моего замужества, а потом — то есть теперь — все бы заговорили о подозрительном наследстве, полученном Никки, ну и вдобавок — о том, что я любовница лорда Сэйвила.
Да, симпатичный букет… Раздолье для всевозможных сплетен и предположений, одно фантастичнее другого.
Все эти мысли, подумала я с раздражением, не могут не приходить в голову женщине, сидящей сейчас напротив меня, и уж лучше бы она напрямую спросила об этом, чем беседовать о преимуществах сельской жизни, о мебели и погоде.
Но если Джинни и намеревалась так поступить, то шла к этому уж слишком окольным путем.
— Ваш отец носил какой-нибудь титул? — спросила она, не поднимая глаз от книги.
Вот это уже другое дело — вопрос достаточно прямой.
Так же прямо я ответила:
— Мой отец — нетитулованный мелкопоместный дворянин без всякого состояния. Деньги на семью он зарабатывал врачебной практикой. И его дочери, разумеется, не вращались в высшем свете.
Джинни подняла голову, посмотрела на меня, и в ее глазах читалось нечто непонятное: какая-то смесь из удивления, уважения и сожаления. А скорее, я все это сама придумала.
Поскольку она больше ни о чем не спрашивала, я решила, что настала моя очередь задавать вопросы:
— Мы говорили о ведении хозяйства. А кто занимается домом после смерти леди Сэйвил?
— Тот, кто и раньше, — ответила Джинни довольно сухо. — Наш кузен Джон Медвилл. Он занимается закупками, выплачивает жалованье прислуге и налоги.
— А ваш брат?
— Ральф взял на себя главные хозяйственные заботы: взаимоотношения с арендаторами и с наемными работниками. Дел очень много, но он любит поместье и все, что с ним связано. Даже не просто любит, а, я бы сказала, обожает. Здесь он чувствует себя счастливым.
Последние слова она произнесла с явным одобрением, даже с нежностью.
— Могу его понять, — произнесла я совершенно искренне. — Ведь тут все ваши корни.
После некоторого колебания Джинни добавила:
— Его страсть к Сэйвил-Каслу несколько осложняла отношения с Джеральдиной, его женой… ведь та была типичной горожанкой. Она просто ненавидела замок и все, что с ним связано, постоянно рвалась в Лондон, где и проводила большую часть года… Как я уже сказала, это вносило… некоторую напряженность в их отношения.
Не зная, что ответить на ее откровения, я произнесла банальную фразу:
— Если супруги любят друг друга по-настоящему, все это не так страшно.
Листая книгу и не поднимая головы, Джинни сказала:
— По правде говоря, насколько я могла судить, их взаимное чувство довольно быстро угасло… Увы, это так… Когда бедняжка умерла, Ральф больше горевал о потере ребенка… сына.
То, что я услышала от Джинни, в корне отличалось от того, что говорил мне Джон Мелвилл, и лишний раз подтверждало простую истину, что чужая душа — потемки. Но если Джинни права, то почему они вообще поженились? Во всяком случае, чего-чего, а корысти здесь быть не могло ни с одной стороны. Ведь ни титул, ни деньги — как в случае с Джорджем и Гарриет — Ральфу и Джеральдине не требовались. Все это у них уже было.
Я все-таки задала этот вопрос Джинни, и вот что она ответила, на этот раз глядя мне прямо в лицо:
— Вы же видели портрет жены Ральфа у нас в галерее? И знаете моего брата, так сказать, в натуре. Разве они не удивительная по красоте пара? И разве найдется женщина, которая не пожелала бы его?
Я почувствовала, что краснею, и Джинни милосердно отвела от меня глаза.
— А то, что они совершенно не подходят друг другу, — заключила она, — стало очевидным лишь после свадьбы.
То же самое, кто знает, могло произойти и у нас с Ральфом, подумала я, если бы… Но ничего этого быть не может, а потому и опасаться нечего. Зато мы сумели проверить одну из граней — возможно, самую главную — любого брака. И уж в этом отношении беспокоиться не о чем… Впрочем, кто из мудрецов сказал, что все в нашем мире преходяще?..
Только не с моей стороны! Нет… Я никогда… Никогда в жизни не перестану любить его, восхищаться каждой черточкой его лица, каждым движением тела и души. И ничего не захочу изменить в нем!
Но и он, даже если бы захотел, вряд ли сумеет изменить меня…
— Наверное, мне не следовало, — услышала я слова Джинни, — пускаться в откровения, но, уж видимо, день выдался такой. Тянет за язык. — Она снова потерла виски. — Из головы не выходит этот проклятый стрелок из лука! Наверное, какой-то безумец…
— Да, — согласилась я. — Возможно, вы правы.
По совету Джинни я взяла почитать недавно вышедший роман Джейн Остин «Гордость и предубеждение». Он был намного интереснее и серьезнее глуповатых готических романов, и, открыв его, я с первых же страниц погрузилась в мир, казалось, хорошо известных мне людей. Их мысли, обстоятельства жизни удерживали мой интерес и внимание все утро и далеко за полдень.
Кажется, я даже не вставала с большого кожаного кресла, во всяком случае, не заметила, как Джинни покинула библиотеку. Не заметила я и прихода мистера Коула, только звук голосов — оба голоса я сразу узнала — отвлек меня от чтения. Собеседником старика был не кто иной, как уже известный мне Уикем, которого я впервые увидела в «Черном лебеде».
Мужчины остановились недалеко от двери, я была скрыта от них широченной спинкой кресла. Прерывать чтение не хотелось, и я надеялась, что они скоро уйдут, но невольно стала прислушиваться к разговору.
Конечно, при других обстоятельствах я бы сразу обнаружила свое присутствие, но события, происходящие в замке, были настолько опасными и странными, что любые сведения, даже добытые таким путем, могли оказаться полезными.
Уикем и Коул беседовали негромко, но я хорошо их слышала.
— Приятно сообщить вам, — сказал Уикем, — что бумага, которая так вас интересует, уже у меня.
— Ну так покажите ее! Уикем рассмеялся:
— Э, думаете, я совсем глупец? Так вот возьму и отдам? А вы вскроете конверт, положите документик в карман — и прощай мои денежки! Нет, так не пойдет!
Внезапно я припомнила, что в романе, который сейчас читала, имя одного из персонажей, завзятого негодяя, тоже Уикем. Какое совпадение! Похоже, истинный Уикем не намного лучше того, что в книге. Но и Коул не далеко от него ушел.
— Как вам удалось его получить? — спросил Коул.
— Хорошенько покопался в бумагах братца и обнаружил эту штучку. Правда, я и не думал, что он ее уничтожит. Слишком слаб для таких вещей. Он из тех, кто хранит, дрожит от страха и ничего не делает. А теперь я избавил его от лишнего беспокойства. Теперь мой черед думать, как с ней поступить… с этой штуковиной.
Украл что-то у собственного брата! Правда, я понятия не имела, что именно, но, видно, этот Уикем — тот еще фрукт!
— Ваш брат небось догадался, что это вы стащили ее?
— И в мыслях не имеет! Но сама бумажка от этого хуже не станет. Верно? И своего значения для вас не потеряет?.. Или я не прав?
Я услышала шаги Коула — тот начал прохаживаться по комнате — и замерла. Неужели увидит меня? Что ж, придется притвориться, что уснула за книгой.
Но притворяться не пришлось. Шаги остановились.
— Ладно, — услышала я его голос, — если все, что вы говорите, правда, я покупаю.
— Для того я и пришел. Гоните денежки!
Голос Уикема, показалось мне, прозвучал совсем близко, и я снова застыла. «Не надо, — молила я, — не подходите ближе! Оставайтесь, где стояли!..»
Так хотелось, чтобы открылся хотя бы один из секретов Сэйвил-Касла. Возможно, это приведет к разгадке других тайн, окружающих нас…
Собеседники продолжали находиться в опасной для меня близости.
— Не беспокойся, сынок, — сказал Коул. — Этот кусочек бумаги, раз он настоящий, стоит тысячу фунтов, я ты ее получишь.
— Чего? Тысячу? Вы смеетесь, Коул? Да вы сами знаете, что цена ему намного больше! И нечего мне голову морочить!
— И сколько же, интересно, ты хочешь, сынок?
— Сколько? Не меньше двадцати тысяч, папаша! Коул рассмеялся. Это был не слишком приятный смех.
— Если бы я так разбрасывался монетой, — сказал он, — у меня давно не осталось бы ни гроша. Такой суммы ты никогда не получишь от Элберта Коула, заруби себе на носу!
В голосе Уикема, когда тот заговорил, слышалась скорее мольба, нежели настойчивость.
— Подумайте, что может значить для вас этот документ. Коул. Заполучите его, и все разом станет на свои места… Все, понимаете? Разве такое не стоит двадцати тысяч?
После долгой напряженной паузы Коул сказал:
— Десять.
— Двадцать, Коул, и ни пенни меньше!
— Десять, — твердо повторил тот. — Эта бумажонка нужна только мне и больше никому… Конечно, можешь предложить ее Сэйвилу, но он за нее и гроша ломаного не даст… Итак, десять тысяч, Уикем. Это мое последнее слово. Бери — или сделка не состоится.
Снова длительное молчание, во время которого Уикем топтался почти на одном месте, а я боялась, как бы он не добрался до моего укрытия.
— Ладно, — сказал он наконец. — Ваша взяла. Десять тысяч.
— Вот и хорошо, сынок. Я сразу же повидаюсь со своим банкиром. Ты по-прежнему в «Черном лебеде»?
— А где же еще? — пробурчал тот.
— Прекрасно. Как только возьму денежки, сразу навещу тебя. — Их голоса стали глуше — видимо, собеседники вернулись к двери. — Не надо было сюда заявляться, Уикем. Довольно глупо.
— А где же мне вас искать, Коул? Или прикажете ждать под дождем? Нет уж! По-моему, то, что я сообщил, для вас вроде манны небесной, разве не так?
— А для вас лучше всякой манны звон монет, которого вы явно давно не слышали? Верно я говорю?
Последнее, что я услышала, были слова Уикема об испытываемых в настоящее время денежных затруднениях.
Когда голоса окончательно стихли, я выпрямилась в кресле, положила книгу на колени и уставилась на решетку камина.
О какой бумаге… о каком документе могла идти речь и почему он был так важен для Элберта Коула? Имеет ли все это какую-то связь с трагическими происшествиями в Сэйвил-Касле?
|
Разделы библиотеки Разделы романа |