В понедельник утром Оливия едва дождалась, пока Чарлз и Джеффри позавтракают. Она сгорала от нетерпения остаться одной. Чувствовала она себя ужасно и к тому же до сих пор не пришла в себя после бурной ссоры с Чарлзом. Тот строго запретил ей читать газеты.

– Доктор велел тебе не расстраиваться, – твердил он, вырывая у нее газету.

– Немедленно отдай, Чарлз! – завопила Оливия, сама не узнавая собственный голос, и ошеломленный Чарлз молча выпустил газету из рук. – Прости, – тут же извинилась девушка. – Не понимаю, что на меня нашло. Просто хотела почитать что-то и отвлечься от мыслей об Оливии.

– Понимаю, – коротко бросил он и вскоре наконец отбыл в контору.

Даже Джефф сегодня, казалось, нарочно испытывал ее терпение, и, едва за ним закрылась дверь, Оливия схватила шляпку, ридикюль, выбежала на улицу и, поймав такси, велела ехать в контору пароходства Кунарда на Стейт-стрит. И оказалась совершенно не готовой к тому, с чем пришлось столкнуться. Толпы взбешенных, рыдающих, вопящих людей осаждали здание, кричали, бросались камнями, ругались, выли, умоляя дать сведения, а когда получали отказ, словно лишались рассудка. Управляющий и клерки делали все что могли и с помощью полиции пытались отогнать нападавших. Оливии кое-как удалось узнать, что никакой новой информации у них нет, если не считать весьма приблизительной цифры общего количества погибших – около тысячи человек, а возможно, и больше. Найдено тело утонувшего Фромана, но конкретно ничего не известно. Среди окружающих распространялись самые невероятные слухи, один ужаснее другого. Говорили также, что в Германии празднуют очередной триумф подводных лодок, что еще больше взбесило толпу.

Простояв у конторы семь часов, Оливия так и не добилась того, за чем пришла: список уцелевших обещали прислать только к завтрашнему дню. Правда, назывались имена погибших, даже ходили какие-то списки. Какой-то молодой человек утверждал, что пароходство наняло фотографов с заданием делать снимки трупов, чтобы прислать в Америку на опознание.

С тяжелым сердцем возвращалась Оливия домой. Но в какие-то мгновения, когда ей удавалось отрешиться от всего, она словно слышала, как Виктория что-то ей говорит. И дурнота прошла. Она просто не чувствовала, что сестра мертва, хотя кто знает? Но если Виктория утонула, значит, и ей не суждено жить.

Она сама не заметила, как прошла пешком весь путь до Ист-Ривер, едва передвигая онемевшие ноги. И уже поднималась по ступенькам крыльца, когда из-за угла показался мальчик в униформе телеграфной компании. Оливия мельком взглянула на него и схватилась за горло, боясь, что сейчас упадет. Не успел он подойти, как она вцепилась ему в руку. Должно быть, у нее в эту минуту был совершенно безумный вид, потому что мальчик боязливо попятился.

– У тебя телеграмма? Для Виктории Доусон?

Если сестра отважится послать ей телеграмму… Разумеется, ведь она не настолько жестока, чтобы держать ее в неизвестности!

Парнишка робко кивнул.

– Д-да… вот, – пробормотал он и, сунув ей листок бумаги, пустился наутек.

Оливия дрожащими пальцами разорвала склейку. Руки так тряслись, что буквы запрыгали перед глазами. Задыхаясь от напряжения, девушка наконец прочитала:

«Путешествие началось с фейерверка. Спасибо Господу за мистера Бриджмена. В Квинстауне все в порядке. С вечной любовью».

Виктория спятила. Просто спятила! Хорошо еще, что жива! Мистер Бриджмен – их старый учитель плавания в Кротоне.

Оливия смеялась и плакала одновременно, не заботясь о том, что ее могут услышать. Она даже не знала, как связаться с сестрой, но самое главное – Виктория не утонула! Остальное не важно.

Смяв в кулачке телеграмму, она поспешила в дом и поскорее сожгла бумагу. Как ей пи хотелось сохранить весточку от сестры, опасность была слишком велика.

Последние три дня были самыми тяжелыми в жизни Оливии, и она от всей души надеялась, что больше ей ничего подобного не придется испытать. Она была так измучена, что решила принять ванну, и поскорее включила горячую воду. Ей хотелось петь, танцевать, кружиться, но тут она вспомнила о Джеффри, ворвалась в его комнату и крепко обняла мальчика. Тот не знал что и думать. Наверное, Виктория в самом деле тронулась. Отец что-то толковал насчет ее нервов, значит, все так и есть. Она сходит с ума. Но Джеффри никогда не видел мачеху в таком хорошем настроении.

– Что это с тобой? – подозрительно осведомился он, когда она сделала изящный пируэт и радостно заулыбалась.

«Я нашла сестру! – хотелось ей кричать. – Она жива! Не утонула!»

– Ты кажешься такой счастливой!

– Я счастлива, – заверила девушка, лучась восторгом. – А ты? Как дела в школе? Хорошо провел день?

– Нет, – буркнул он, – ужасная скучища! А где папа?

– Еще не вернулся.

Она чмокнула Джеффри и пошла принимать ванну. А потом спустилась к ужину в новом платье, сияющая и прекрасная. Совершенно другой человек!

Чарлз порядком устал и был не в духе, однако послушно вымыл руки и сел за стол.

– Что за веселье? – пробормотал он и взглянул на сына, словно ожидая объяснений.

– Чувствую себя гораздо лучше. Вот и все.

– Интуиция успокоилась? Инстинкты молчат?

– Возможно, – кивнула она, краснея при воспоминании о том, в какой кошмар превратила последний уик-энд. – Просто мне стало легче.

Чарлз нахмурился. Неужели все эти приступы и истерики вызваны ссорой с любовником, а теперь они успели помириться?

Но жена была на редкость мила и добра с Джеффри, и это его немного умиротворило.

– Сегодня я был в сыскном бюро, – поделился он с ней, когда Джефф отправился делать уроки. – На следующей неделе детектив выезжает в Калифорнию.

Оливия искренне поблагодарила его, но не смогла удержаться от широкой улыбки.

– Да что это сегодня с тобой, Виктория? Боюсь, у меня возникли новые подозрения, – проворчал он, но жена показалась ему такой юной и хорошенькой, что Чарлз невольно смягчился. У него не хватило духу сердиться на нее.

– Я уже сказала, что прекрасно себя чувствую, – терпеливо повторила Оливия. – Похоже, с Оливией все в порядке, и теперь я точно это знаю, хотя объяснить не могу.

– Возможно, ты и права, – спокойно откликнулся Чарлз. – Надеюсь на это от всей души.

Он в самом деле питал глубочайшее почтение к поистине телепатической связи между сестрами и очень беспокоился за жену, боясь, что она совсем разболеется.

– Прости, что причинила столько треволнений.

– Ничего страшного, но я очень испугался за тебя, – смущенно буркнул Чарлз, искоса поглядывая на жену. Она и ведет себя как-то по-иному – куда более доверчива и открыта, чем прежде. Неужели внезапная разлука с сестрой так ее изменила? Она все больше становится похожей на Оливию. И теперь с исчезновением сестры, кажется, целиком зависит от него и готова пойти на примирение. В пятницу вечером жена льнула к нему, уверяя, что ужасно боится. И хотя Чарлз не слишком оптимистично смотрел в будущее, все же впервые осмелился надеяться, что все еще будет хорошо. Они женаты почти одиннадцать месяцев, и к этому времени он уже почти уверился, что брак не удался.

– Постараюсь больше не причинять тебе неприятностей, – тихо пообещала она и поднялась наверх, решив написать несколько писем. Жаль только, что нельзя послать весточку Виктории! Но возможно, сестра сама решит дать знать о себе. Нужно будет недели через две заглянуть в отцовский дом на Пятой авеню. Оливии хотелось знать, что же все-таки происходило на «Лузитании».

Прежде чем лечь спать, Чарлз немного почитал. Они поцеловали Джеффа на ночь и вернулись к себе.

– Какое ужасное преступление совершили немцы, – заметил Чарлз. – Жертв куда больше, чем на «Титанике»! Мерзавцы! Но я не хочу, чтобы это обсуждалось при Джеффе. Он сразу вспомнит о матери.

Оливия подняла голову и согласно кивнула.

– А ты, Чарлз? – тихо спросила она. – Ты… тебе тоже это напомнило о Сьюзен?

Ее неподдельное участие поразило Чарлза. Горло у него "перехватило, и на какой-то момент слова не шли с языка. Как странно видеть ее доброй и нежной! Ни ехидного словечка, ни колкого замечания.

– Да, – наконец выдавил он. – Мне нелегко пришлось эти два дня.

Господи, он тоже страдал, а она ничего не заметила!

– Мне очень жаль, – вымолвила Оливия, и Чарлз поспешно отвернулся. Некоторое время оба молчали, лежа как можно дальше друг от друга, по обоим краям широкой кровати.

– С твоей стороны так мило, – неожиданно заговорил он, испугав Оливию, – спросить, что я чувствую… то есть о Сьюзен… Это было так ужасно… особенно ожидание. Я едва не свел с ума клерков пароходства, а они ничего не знали… И потом долго стоял под проливным дождем, пока не показалась «Карпатия». И никому ничего не было известно. Все выяснилось только с приходом корабля. Я думал, что они погибли, и, когда увидел, как матрос несет Джеффа… я все заглядывал ему за спину, воображая, что сейчас увижу Сьюзен. Но ее не было. И я все понял. Взял мальчика и поехал домой. Из Джеффа было невозможно вытянуть ни слова. Он упорно молчал. И только через несколько месяцев рассказал о случившемся. Такое не забывается.

– Ужасно, что вам обоим пришлось пройти через это, – искренне вздохнула Оливия и осторожно коснулась его плеча. – Какая несправедливость! Вы этого не заслужили.

У нее разрывалось сердце от жалости и любви, и Чарлз, вглядевшись в лицо женщины, которую считал женой, увидел при неярком лунном свете то, что так испугало бы его раньше. Но теперь он, как ни странно, не боялся.

– Возможно, все в жизни имеет свои причины и следствия. Если бы не гибель Сьюзен, тебя бы здесь не было, – мягко возразил Чарлз, но девушка печально улыбнулась.

– И ты был бы куда счастливее.

Оливия все еще злилась на сестру за нежелание понять мужа, за стремление поскорее разорвать семейные узы. А теперь она чуть не погибла! Какой ужас! Подвергнуть себя такой опасности! И она еще имеет дерзость шутить!

– Не говори так, – великодушно запротестовал Чарлз. – Я часто гадал, почему Господь решил забрать Сьюзен к себе. Неисповедимы пути Его.

– Мне так повезло, что узнала тебя, – горячо выдохнула Оливия, совершенно забыв, как равнодушна к мужу Виктория. Чарлз онемел от изумления.

– Ты очень добра, – откликнулся он наконец, удивляясь все больше. Да знает ли он ее вообще? Она меняется с каждой минутой прямо на глазах.

И, не дав ей опомниться, подвинулся ближе и поцеловал. Сжал ладонями лицо и осыпал нежными поцелуями, боясь напугать. Не хотел, чтобы все обиды и недоразумения вернулись. Просто пытался без слов объяснить, как благодарен за сострадание. Но неожиданно в потаенном уголке души что-то шевельнулось. Он никогда не позволял себе чувствовать нечто подобное раньше и сейчас упорно пытался взять себя в руки.

– Наверное, нам не стоит делать это, – хрипло пробормотал он, и Оливия согласно кивнула. Кивнула, но не отстранилась. И вскоре оба забыли обо всем. Руки Оливии словно по собственной воле поднялись и обхватили его за шею, стройное тело прильнуло к нему, и плоть Чарлза мгновенно восстала.

– Виктория, я не сделаю ничего против твоей воли, – предупредил он. Все как прежде. И всегда после он горько жалел, что поддался животному инстинкту, а Виктория с омерзением отворачивалась.

– Чарлз, я не знаю. Я…

Ей хотелось просить его остановиться, объяснить, что это нехорошо, неправильно, ведь он муж ее сестры и Виктория вернулась из мертвых, хотя и предпочла идти другой дорогой, но она так далеко, а Оливия здесь, в постели с человеком, которого любит. И возврата нет.

– Я люблю тебя, – прошептала она, и Чарлз уставился на нее, боясь, что ослышался.

– О, милая, – выдохнул он, отдав ей в это мгновение свое сердце. Теперь он понял, почему оба были так несчастны все это время. Во всем виноват он. Потому что не смел любить ее, открыто и безбоязненно.

– Как я люблю тебя, – вырвалось у Чарлза. Он овладел ею, так и не поняв в порыве страсти, что для Оливии это было впервые. Но несмотря на боль, она отдавалась ему беззаветно, раскованно и самозабвенно, и Чарлз почувствовал, что старые раны зажили и он словно заново родился на свет. Для них обоих эта ночь стала началом новой жизни, медового месяца, о котором они так мечтали.

Они долго лежали, не разжимая объятий, лаская друг друга, и Чарлз будто впервые открыл для себя эту женщину. Потом он заснул, а Оливия по-прежнему прижимала его к себе, мучаясь мыслями о том, что станется с ними после приезда Виктории. Чарлз стал для нее величайшей радостью и счастьем в жизни – и одновременно свидетельством ее предательства. Что она скажет сестре, когда та вернется?

Но как бы ни терзалась Оливия, в сердце своем твердо знала: покинуть Чарлза она не сумеет. Не хватит воли.