С утра Ретт был чем-то озабочен. Он просил Скарлетт и Розмари не мешать и уйти куда-нибудь. Он строил что-то вроде трибуны, чтобы на следующий день устроить здесь церемонию с речами.

— Рабочий люд не любит присутствия женщин на таких мероприятиях.

И мне не хочется, чтобы мама задавала мне вопросы, откуда девочки узнали так много не самых лучших слов.

Послушавшись Ретта, девушки отправились погулять в сад. Дорожки были довольно пыльные, и скоро черные туфли Скарлетт стали серыми. Как здесь все отличалось от Тары, даже земля. Ей все казалось ненастоящим: и пыль не была красной, и овощи были слишком большими, а многие ей не были известны.

Но сестра Ретта любила владения Батлеров с такой страстью, что даже удивляла Скарлетт. «Почему она так восхищается этим местом, как я восхищаюсь Тарой?» Розмари не замечала попыток Скарлетт найти знакомую ей землю.

Она была потерянной в потерянном мире: Данмор Лэндинг перед войной.

— Это место называлось «сад-невидимка» потому, что эта живая ограда вдоль тропинки скрывала его от людского глаза до тех пор, как ты в него не войдешь. Когда я была маленькой, я там пряталась, чтобы не идти мыться. Слуги бродили по тропинкам, кричали и не могли найти меня. Я себе казалась тогда такой умной. И когда мама меня находила в саду, она изображала удивление… я ее так люблю.

— У меня тоже была мама. Она…

Розмари ничего не слышала, кроме себя самой.

— Вниз по тропинке будет сверкающий пруд. Там плавали лебеди черные и белые. Ретт говорит, что, может быть, они вернутся. Для них там всегда все готово. Видишь заросли кустарника? Они специально посажены для лебедей, чтобы они могли там строить гнезда. Там был маленький греческий замок. Многие боятся лебедей из-за клювов и крыльев. Но наши позволяли мне даже плавать с ними. Мама читала мне «Гадкого утенка», сидя на скамейке. Когда я выучилась читать, я читала его лебедям…

— Эта дорожка ведет в розовый сад. В мае его запах чувствуется за милю… Там, вниз по реке, был огромный дуб с дуплом. Ретт его соорудил, когда был еще мальчиком. Затем я там играла. Я забиралась внутрь с книгой, брала с собой пирожных и могла там сидеть часами. Дуб гораздо лучше, чем беседка, которую мне сделал папа. Там все было игрушечным, игрушечная мебель, чайная посуда, куклы…

Идем сюда. Здесь болото. Может быть, здесь еще остались аллигаторы.

Погода хорошая, и они не должны сидеть в своих зимних жилищах.

— Нет, спасибо. Ноги устали. Я посижу минутку на камне.

Камень оказался куском статуи женщины, одетой в античные одежды. На самом деле Скарлетт не устала, просто у нее не было никакого желания смотреть на аллигаторов. Она уселась на камень, подставляя спину под солнце. Постепенно она начала привыкать к окружающей ее природе. Жизнь здесь была совсем не такая, как в Таре. Жизнь здесь текла совсем по другим законам, о которых она совсем ничего не знала.

Несмотря на тепло солнца, она немножко замерзла. «Даже если Ретт будет вкалывать до конца дней своих, он никогда не сможет его сделать таким, каким оно было когда-то. Он, по-моему, этим и хочет заняться. И у него совсем не будет оставаться времени для меня. И даже будучи специалистом в луке или морковке, она не смогла бы приобщиться к его жизни, в любом случае.

Розмари вернулась разочарованная: она не нашла ни одного аллигатора. Она без умолку тараторила на всем пути обратно, рассказывая Скарлетт о полях и садах, умиляя ее байками про сорта риса и про то, как косить траву, веселыми историями из своего детства.

— Ненавижу лето!

— Почему? — удивилась Скарлетт.

Она всегда любила лето. Когда много праздников каждую неделю, шумно и весело.

Розмари ей рассказала, что летом все отправляются в город, потому что с болот поднимается какая-то зараза и можно заболеть малярией. Все, кто могут, уезжают в мае и возвращаются с первыми заморозками в октябре.

В конце концов, тогда у Ретта может оставаться время на нее. Здесь тоже есть Сезон. И Ретт должен приезжать, чтобы сопровождать маму, сестру и ее. Она была даже рада отпустить его к своим цветам. На целых пять месяцев, если остальные семь он будет с ней. Она даже могла бы выучить названия его камелий.

— Что это? — Скарлетт уставилась на огромный белый предмет, который напоминал ангела, стоящего на большом постаменте.

— О, это наша могила. Ей уже сто пятьдесят лет. Когда я протяну ноги, тоже буду здесь лежать. Янки немного попортили ангела. Но могилы оставили нетронутыми. Я слышала, что иногда они разрывали могилы в поисках драгоценностей.

Дитя ирландского иммигранта. Скарлетт была потрясена долголетием и постоянством этой традиции. «Я вернусь в то место, где дороги ведут вглубь», — сказал однажды Ретт. Сейчас она понимала смысл этих слов.

— Пошли, Скарлетт. Ты как будто приросла. Мы почти пришли. Скоро отдохнешь.

Скарлетт вспомнила, почему она пошла на эту прогулку.

— Я совсем не устала. Я думаю, скоро праздник. И нужно собрать несколько веток сосны, чтобы украсить дом…

— Отличная мысль. Здесь полно сосен. Очень хорошо, — сказал Ретт, осматривая только что сооруженную платформу, украшенную белыми, красными и голубыми лентами. — Выглядит очень симпатично, как раз для праздника.

— Что за праздник? — поинтересовалась Скарлетт.

— Я пригласил издольщиков с семьями. Очень нужное дело. К утру они так напьются, что у них не возникнет желания завтра выяснять отношения с черными. Ты, Розмари и Панси отправитесь наверх перед их приходом. Здесь все будет очень круто.

Скарлетт сидела в спальне и молча смотрела на огонь свечи. На улице готовились к новогоднему фейерверку. Как она жалела, что не осталась в городе. Завтра она весь день просидит, как взаперти. А к тому времени, когда они рассчитывают вернуться, будет слишком поздно делать себе прическу для бала.

И Ретт никогда не поцелует ее.

За все прошедшие дни Скарлетт получила столько удовольствия, сколько не получала за всю свою жизнь. Она была прекрасна. Она была в центре внимания. На приемах мужчины вились вокруг нее. А она флиртовала с ними, как в былые времена, становясь все прекрасней. Ей как будто опять было шестнадцать.

Но скоро ей все наскучило. Ей был нужен только Ретт, но к нему ей так и не удалось приблизиться. Он был обходителен в присутствии других. Но Скарлетт была уверена, что он постоянно смотрит на календарь, считая дни, когда сможет уехать от нее. Неужели он навсегда потерян для нее?

Особое раздражение вызывала дружба Ретта с Томми Купером. Юноша постоянно крутился вокруг Ретта. И тот был к нему благосклонен. Томми на рождество подарили яхту, и Ретт учил его с ней обращаться. В доме на втором этаже был маленький телескоп. И Скарлетт, кусая губы от злости, следила за тем, как они кружили по водной глади, как птицы… «Почему бы и меня не взять покататься? Я так люблю кататься! Раньше так много каталась и в такой лохани, как у Томми. Им там хорошо, они так счастливы!»

К счастью, у нее не всегда было время просиживать у этого шпионского глазка. По-прежнему приемы и вечеринки оставались главным занятием Сезона. Да и другие дела были.

Было бы, конечно, лучше, если бы ревновал Ретт, а не она. Но было как раз наоборот. Его, казалось, не трогала та привлекательность, которую вновь приобрела Скарлетт. Безрезультатно!

Она должна его заставить заметить ее! Она решила выбрать одного из дюжины поклонников: богатого, красивого, моложе, чем Ретт. Такого, который мог бы вызвать ревность. Она покрасилась, обильно надушилась и отправилась на охоту, сделав при этом самое невинное выражение лица.

Мидлтон Кортни строен и красив, с выразительными глазами, ослепительно белыми зубами и не менее ослепительной улыбкой. Скарлетт он показался самым изысканным мужчиной в городе. Самое главное, у него была тоже фосфатная шахта и в двадцать раз больше, чем у Ретта.

Он взял ее руку в приветственном реверансе, посмотрел украдкой и улыбнулся:

— Дорогая, я почел бы за честь пригласить вас на следующий танец.

— Если бы вы этого не сделали, вы бы разбили мое сердце.

Когда полька кончилась, Скарлетт небрежно раскрыла веер и замахала так, что волосы стали развеваться в разные стороны…

— Боже, я чувствую, что мне не хватает воздуха, я так могу упасть в обморок, прямо вам на руки, мистер Кортни.

— Будьте так добры.

Он предусмотрительно подставил согнутую руку. Скарлетт почти повисла, и он довел ее до скамьи около окна.

— О, пожалуйста, мистер Кортни, сядьте передо мной и чуть пониже.

У меня болит шея, и так мне будет удобно смотреть на вас.

Кортни уселся, очень даже близко.

— Совсем не хочу быть причиной неудобств для вашей шеи, — сказал он.

Его глаза медленно скользили вниз по шее, груди. Он был не менее опытным в той игре, в которую они играли.

Она сидела, опустив скромно глаза, как будто понимала, чего хочет Кортни. Украдкой она бросала на него взгляд сквозь ресницы.

— Надеюсь, что эта моя слабость, вы понимаете, не предлог удержать вас и лишить возможности потанцевать с девушкой вашего сердца.

— Леди, с которой я сейчас разговариваю, и есть девушка моего сердца, миссис Батлер.

Скарлетт посмотрела ему прямо в глаза и обольстительно улыбнулась.

— Будьте осторожны, мистер Кортни. Вы рискуете вскружить мне голову.

— Я этим и занимаюсь, — сказал он ей прямо на ухо, и она почувствовала тепло его дыхания на своей груди.

Очень скоро публичный роман стал предметом обсуждения номер один в Сезоне. Сколько раз они танцевали вместе на каждом балу, когда они пили вино из общего бокала…

Жена Мидлтона, Эдит, становилась все белее и белее. И никто не мог понять невозмутимости Ретта. Почему он ничего не делает? Маленький мир Чарльстона находился в недоумении.