Вечером в пятницу, накануне свадьбы, Нельсоны давали обед для близких друзей и тех из приглашенных, кто уже приехал с материка на пароме. Большой дом, который доктор Нельсон именовал дачей, стоял в пихтовой роще на длинной песчаной косе, окаймленной грядой золотистых дюн и обдуваемой ветрами во все времена года.

Энн дом понравился с первого взгляда. Любому старому каменному дому присущи спокойствие и достоинство. Такой дом не боится хода времени, воздействия стихий и смены моды. Но в этот июньский вечер в старом доме ключом била молодая жизнь: раздавался девичий смех, друзья радостно приветствовали друг друга, без конца подъезжали экипажи, повсюду бегали дети, посыльные приносили подарки — словом, кипела обычная предсвадебная суматоха, на которую, как два невозмутимых сфинкса, взирали, сидя на перилах веранды, два черных кота, названных доктором Нельсоном Варнава и Саул.

Салли выскочила навстречу Энн и повела ее на второй этаж.

— Мы решили поместить тебя в северную комнатку. Конечно, ты там будешь не одна — в каждой комнате будут спать, по крайней мере, четверо. И все равно места не хватит. Мальчиков уложат в палатке, которую поставили в пихтах, и на ночь мы расставим раскладушки на застекленной веранде. А большинство детей отправят на сеновал. Ой, Энн, как это весело — выходить замуж. Сегодня из Монреаля прислали мое подвенечное платье. Это просто мечта… кремовый шелк с кружевным воротником по плечам и вышивкой из крошечных жемчужин. И какие я уже получила чудные подарки! Вот это твоя постель. А на других будут спать Мейми Грей, Дороти Фрейзер и Сисси Пальмер. Мама хотела поместить сюда Эми Стюарт, но я ей не позволила. Эми на тебя ужасно зла, потому что она сама хотела быть моей подружкой. Но зачем мне такая толстая неуклюжая подружка, правда? И потом, у нее вечно такой вид, словно ее вот-вот стошнит, — вся зеленая, как тина из пруда. Ой, Энн, представляешь — только что приехала тетя Проныра. Мы все в ужасе. Конечно, мы не могли ее не пригласить, но кто же знал, что ей вздумается приехать на день раньше.

— А кто это — тетя Проныра?

— Это папина тетка, миссис Кеннеди. Вообще-то ее зовут тетя Грейс, но Томми прозвал ее тетя Проныра, потому что она вечно шныряет по дому и вынюхивает секреты. От нее просто нет спасения. Она встает утром раньше всех, чтобы случайно что-нибудь не пропустить а спать ложится последней. Но это еще не самое страшное. Она вечно каркает и наступает людям на больные мозоли. Папа называет ее высказывания «озарения тети Проныры». Вот увидишь, она ухитрится за обедом ляпнуть что-нибудь ужасное, и не раз. Да вон она идет.

Дверь открылась, и в комнату вошла тетя Проныра — низенькая толстенькая женщина с глазами навыкате и хронически озабоченным видом.

— Так это вы мисс Ширли? Я о вас так много слышала. Но вы совсем не похожи на мисс Ширли, которую я когда-то знала. У той были необыкновенно красивые глаза… Ну, Салли, слава Богу, наконец-то ты выходишь замуж. Теперь осталась одна бедная Нора. Надо сказать, твоей матери повезло: сплавить замуж пятерых дочерей — это не шутка. Восемь лет назад я ей сказала: «Джейн, неужели ты надеешься всех их выдать замуж?» От мужчин, конечно, одно беспокойство, и никогда нельзя сказать, какая тебя ждет семейная жизнь, но что еще остается делать женщине в этом мире? Я только что говорила об этом с Норой. «Попомни мои слова, Нора, — сказала я ей, — удел старой девы совсем не сладок. Что там думает Джим Уилкокс?»

— О, тетя Грейс, ну зачем вы ей это сказали? Нора и Джим поссорились еще в январе, и с тех пор он у нас ни разу не был.

— Я привыкла всем говорить правду в глаза. Чем таить все про себя — лучше уж высказать вслух. Слыхала я про эту ссору. Потому о нем и заговорила. «Имей в виду, — сказала я ей, — ходят слухи, что он ездит кататься с Элеонорой Прингл». А она покрылась багровыми пятнами и выскочила из комнаты. А что тут делает Вера Джонсон? Она ведь вам никакая не родственница.

— Вера — моя подруга, тетя Грейс. Она будет играть на рояле свадебный марш.

— Ах так? Ну, надеюсь, она не ошибется, как ошиблась миссис Скотт на свадьбе Доры Бест, и не сыграет вместо свадебного марша похоронный. Это очень плохая примета. Не представляю, как вы разместите на ночь всю эту ораву. Некоторых, видно, придется развешивать на бельевой веревке.

— Не беспокойтесь, тетя Грейс, место всем найдется.

— По крайней мере, Салли, надеюсь, ты не передумаешь в последний момент, как сделала Хелен Саммерс. Тогда все пойдет кувырком. А отец твой в отличном настроении. Не хочу каркать, но такое веселье часто находит на мужчин перед апоплексическим ударом. Сколько раз сама видела.

— Да нет же, папа совершенно здоров, тетя Грейс. Просто в ажиотаже. Столько гостей!

— Ты еще молода, Салли, тебе и в голову не приходит, сколько всякого может случиться. Твоя мать говорит, что церемония состоится в полдень. Мода на свадьбы меняется, как и на все остальное, — и не к лучшему. Я вот выходила замуж вечером, а для свадебного ужина мой отец припас двадцать галлонов спиртного. Да, не те пошли времена. А что случилось с Мерси Дэниеле? Я ее встретила на лестнице и едва узнала — у нее стало какое-то землистое лицо.

— Всех нас когда-нибудь предадут земле, — хихикнула Салли.

— Что это еще за неуместные шуточки? — сурово оборвала ее тетя Проныра. — Вы уж ее простите, мисс Ширли, ей в новинку выходить замуж — вот она и не в себе. Надеюсь, у жениха не будет затравленный вид. Я понимаю, что жених всегда чувствует себя так, будто за ним захлопнулась западня, но нельзя же всем это показывать. И не забыл бы кольцо. Помню, как Эптон Харди забыл его, когда поехал на свою свадьбу, и причлось снять кольцо с оконной занавески. Ну, пойду еще Раз взгляну на подарки. Там много хороших вещей. Боюсь только, Салли, что ты замучаешься, чистя все серебряные ложки…

Стол к обеду накрыли на большой веранде. Развешанные повсюду китайские фонарики бросали теплый отсвет на красивые платья, пышные прически и веселые молодые лица. Варнава и Саул сидели на ручках хозяйского кресла, как статуэтки из черного дерева, а доктор по очереди совал им вкусные кусочки со стола.

— Ну прямо как Паркер Прингл, — ворчала тетя Проныра. — Тот сажает свою собаку на стул и повязывает ей на шею салфетку. Рано или поздно Господь их за это покарает.

Молодежи на свадьбе было очень много: кроме шаферов и подружек невесты, уже приехали все сестры с мужьями, и настроение за столом было замечательное, несмотря на озарения тети Проныры, а может, и вопреки им. Ее никто не принимал всерьез; молодежь, очевидно, привыкла считать ее анекдотической личностью. Когда, знакомясь с женихом, она сказала: «Вот вы какой, а я вас представляла совсем другим. Я всегда думала, что Салли выйдет замуж за высокого и красивого мужчину», — на крыльце раздался взрыв хохота. Гордон Хилл действительно оказался невысокого роста, и лицо его можно было в лучшем случае назвать приятным, но никак не красивым. Он понимал, что все его друзья будут с большим удовольствием напоминать ему это высказывание тети Проныры. А Дороти Фрейзер она сказала: «Что, опять новое платье? Еще несколько лет, и твой отец пойдет по миру». Дороти, конечно, в глубине души пожелала ей провалиться в преисподнюю, но некоторые ее подружки захихикали. Замечание тети Проныры: «Надеюсь, хоть все ложки будут целы. После свадьбы Герти Пол недосчитались пяти ложек, и они так до сих пор и не нашлись» привело в некоторое беспокойство миссис Нельсон, которая одолжила у золовок три дюжины ложек, а так же самих золовок. Но доктор Нельсон весело хохотнул:

— А мы заставим всех гостей перед отъездом вывернуть карманы, тетя Грейс.

— Ты все смеешься, Сэмюель, а это вовсе не шутка. Кто-то же взял ложки. С тех пор, куда бы меня ни позвали, я все поглядываю: не всплывут ли они где? Я их сразу узнаю, хотя с тех пор прошло двадцать восемь лет. Бедняжке Норе тогда и годика не было. Помнишь, как ты принесла ее на свадьбу в беленьком платьице с вышивкой, Джейн? Да, Нора, времечко бежит, хотя при вечернем свете тебе двадцать восемь не дашь.

Все опять расхохотались, кроме Норы, у которой, казалось, из глаз того и гляди ударит молния. Хотя на ней было платье из бледно-желтого шелка и в темных волосах заколка с жемчугом, она показалась Энн похожей на темную ночную бабочку. У Норы были роскошные черные волосы, густые черные брови и розовые матовые щеки. Нос ее, правда, начинал загибаться по-ястребиному, и вообще ее никогда не считали хорошенькой, но, несмотря на вечно хмурый вид девушки, Энн что-то привлекало в ней. Ей казалось, что с ней дружить было бы интереснее, чем с веселой белокурой болтушкой Салли.

После обеда молодежь танцевала, и из широких, низко расположенных окон старого дома вырывался поток музыки и смеха. В десять часов вечера Нора исчезла. Энн, которая тоже несколько устала от шума и веселья, вышла через заднюю дверь и спустилась по каменным ступенькам мимо остроконечных молодых елок прямо на песчаный морской берег. Какой здесь был божественно свежий воздух! Как заманчиво поблескивала луна на водной ряби! А этот корабль-призрак, который бесшумно заходил в гавань! В такую ночь, подумала Энн, нисколько не удивишься, увидев на берегу хоровод Русалок.

Но вместо русалок она увидела Нору, которая сидела на песке в густо-черной тени большого камня и сама казалась чернее грозовой тучи.

— Можно, я посижу с тобой? — спросила Энн. — Что-то я устала танцевать, и хочется тихо посидеть и полюбоваться на эту прекрасную ночь. Как я тебе завидую — вместо каких-то задворков вокруг твоего дома простирается море.

— А ты не завидуешь, что моя младшая сестра выходит замуж, а у меня даже и намека на жениха нет? — мрачно парировала Нора.

— Мне кажется, ты сама распугала женихов, — сказала Энн, усаживаясь рядом с ней.

И тут Нору вдруг прорвало:

— Ты это говоришь просто из вежливости. Не надо лицемерить. Ты сама понимаешь, что я не из тех девушек, в которых мужчины влюбляются на каждом шагу… Я та самая некрасивая мисс Нельсон. И никого я не отпугивала. Но у меня больше не было сил оставаться с ними со всеми в доме. Хотелось уйти куда-нибудь, где не надо притворяться веселой. Я устала улыбаться и делать вид, что меня не задевают их уколы. Больше я притворяться не намерена. Очень даже задевают! Мне просто невыносимо больно. Я осталась последней из шести сестер. Пятеро уже замужем, или, по крайней мере, пятая выйдет замуж завтра. А тете Проныре надо обязательно объявить во всеуслышание, что мне двадцать восемь лет. Перед обедом она сказала маме, что я очень постарела за прошедший год. Еще бы не постареть! Через двенадцать лет мне исполнится сорок! Как я буду жить в сорок лет, Энн, если у меня не будет своей семьи, своих корней?

— Стоит ли обращать внимание на эту глупую старуху?

— А ты бы не стала? Но у тебя нос не загибается крючком, как у меня. Через десять лет у меня будет такой же нос, как у папы. А ты не расстраивалась бы, если бы десять лет ждала от человека предложения, а он так его и не сделал?

— Да, это меня очень расстроило бы.

— Так вот, со мной именно это и случилось. Ты наверняка слышала, что за мной ухаживал Джим Уилкокс. Это такая старая история, что она у всех на зубах навязла. Он околачивался тут много лет, но ни разу даже не заикнулся о женитьбе.

— А ты его любишь?

— Конечно, люблю. Хотя всегда притворялась, что нет. Но я уже сказала тебе, что с сего дня притворяться не буду. Я его не видела с января. Мы поссорились… Но мы и до этого сто раз ссорились, и он всегда возвращался… А на этот раз не вернулся… и уж больше не вернется. Ему надоело. Видишь, там, с другой стороны бухты, белеет его дом? Он, наверное, дома… а я здесь… и между нами море. И так будет всегда… Как это ужасно! И я ничего не могу поделать.

— А если бы ты его позвала — он пришел бы?

— «Позвала»… Неужели ты думаешь, я способна так унизиться? Да я скорее умру! Если бы он захотел прийти, ему ничто не мешает. А если он не хочет, тогда он мне не нужен. Нет, это неправда… он мне очень нужен! Я люблю Джима… и хочу выйти замуж. Хочу, чтобы у меня был свой дом, и чтобы меня называли миссис, а тетя Проныра наконец заткнула свой рот. Вот бы мне на несколько минут стать Варнавой или Саулом и прошипеть ей все, что я о ней думаю. Если она еще раз назовет меня бедной Норой, я брошу в нее совок для угля. Но в конце концов она говорит вслух только то, что все думают про себя. Мама давно уже отчаялась выдать меня замуж и не пристает ко мне, но все остальные без конца втыкают в меня шпильки. Как я ненавижу Салли… Я понимаю, что это ужасно, но все равно я ее ненавижу. У нее будет хороший муж и хороший дом. Разве это справедливо, что у нее будет все, а у меня ничего? Чем она лучше меня — не добрее, не умнее, да и не очень-то красивее — просто ей больше повезло. Ты наверное, слушаешь меня с отвращением, но мне теперь все равно.

— Я думаю, ты очень устала от всех этих хлопот и дошла до предела.

— Ты меня понимаешь. Мне всегда почему-то казалось, что ты меня поймешь. Я очень хотела подру. житься с тобой, Энн. Мне нравится, как ты смеешься, и хочется самой так смеяться, а не ходить хмурой. Я ведь на самом деле не такая уж и хмурая — просто у меня такие брови. Это они, по-моему, отпугивают мужчин. И у меня за всю жизнь не было ни одной настоящей подруги. Но зато у меня был Джим. Мы дружили… с детства. Когда я хотела его позвать, то ставила лампу в окне мансарды, и он тут же приплывал на лодке. Мы повсюду ходили вместе. Никто больше за мной и не пытался ухаживать… Да, может, никто и не хотел. А теперь все кончено. Я ему, наверное, просто надоела, и он придрался к случаю… Как же я буду ненавидеть тебя завтра за то, что все это тебе рассказала!

— Но почему же?

— Мы всегда ненавидим людей, которым нечаянно выдаем свои секреты, — уныло призналась Нора. — Но меня эта свадьба совсем выбила из колеи, вот я и разоткровенничалась… А, неважно… это не имеет никакого значения. Мне на все наплевать. Ох, Энн, как мне плохо! Дай мне выплакаться у тебя на груди. Завтра придется целый день улыбаться. Салли считает, что я отказалась быть ее подружкой на свадьбе из суеверия: «Три раза подружка — женой не бывать» — ты сама знаешь эту примету. Но я отказалась не потому. Мне просто невыносимо стоять рядом с ней и слушать, как она говорит: «Согласна», и знать, что мне никогда не придется сказать этого Джиму. Я могла бы разрыдаться прямо в разгар венчания. Я сама хочу быть невестой… и чтобы мне заготовили приданое… и постельное белье с монограммами… и нанесли подарков. Пусть даже тетя Проныра принесет еще одну серебряную масленку. Она всем сестрам дарила серебряные масленки… кошмарные сооружения с куполом, как у собора Святого Петра. Мы бы ставили ее на стол, чтобы Джиму было над чем потешаться. Энн, мне кажется, я схожу с ума.

Когда девушки, держась за руки, вернулись в дом, танцы уже закончились. Гостей размещали по комнатам. Томми Нельсон унес Варнаву и Саула в сарай. Тетя Проныра все еще сидела на диване, придумывая, какие еще несчастья, не дай Бог, могут произойти в день свадьбы.

— Надеюсь, когда пастор спросит, не знает ли кто причины, по которой этих двух людей нельзя соединить узами брака, никто не встанет и не скажет, что знает — как это было на свадьбе Тилли Хэтфилд.

— Нет, Гордону так ни за что не повезет, — засмеялся один из шаферов.

Тетя Проныра посмотрела на него взглядом Медузы Горгоны:

— Молодой человек, женитьба — это вам не предмет для шуточек.

— Какие уж там шуточки! — без тени раскаяния отозвался юноша. — Послушай, Нора, а на твоей свадьбе мы скоро спляшем?

Не говоря ни слова, Нора подошла к шутнику и закатила ему пощечины — сначала по одной щеке, потом по другой. После этого, не оглядываясь, она стала подниматься по лестнице.

— У этой девушки не в порядке нервы, — заявила тетя Проныра.