Джанни Монтальдо с изумлением наблюдал за тетей Полиссеной и своим учителем, между которыми происходило нечто непонятное, что-то среднее между борьбой и игрой. Эта сцена и привлекала его, и в то же время отталкивала, как зияющая под ногами пропасть.

Тетя Полиссена стояла, прислонившись к одной из колонн беседки, а маэстро Гавацци, их строгий учитель, сжимал ее бедра и терся о них, словно это занятие было интересным и приятным. Сам Джанни в этом очень сомневался.

Из расстегнутой блузки Полиссены вываливалась ее огромная грудь, к которой маэстро Гавацци приникал с жадностью голодного младенца, в то время как рука его шарила под ее юбкой.

– Не надо, маэстро. Не сейчас, – не очень настойчиво протестовала Полиссена едва слышным задыхающимся голосом.

– Синьорина Полиссена, ваша чистота волнует мое сердце, поверьте мне, – шептал мужчина, не отнимая руку, которая все решительней действовала под юбкой.

– Вы говорите неправду. Вы лжец, – хныкала старая дева, защищаясь все слабее.

– Дайте мне хоть малейшее свидетельство вашего расположения, – просил Гавацци, свободной рукой расстегивая брюки и высвобождая из них нечто, что, по убеждению Джанни, мужчина никогда не должен показывать женщине.

Полиссена готова была уступить, но продолжала оказывать символическое сопротивление.

– Только один знак, – умолял маэстро, всовывая свою штуку под подол между голых ног Полиссены. – Я люблю вас, как никогда никого не любил, – задыхался он, судорожно двигая бедрами.

Джанни не способен был пошевелиться, охваченный необычным волнением, вызванным сценой, которую он наблюдал. Когда после нескольких конвульсий и стонов маэстро Гавацци оторвался от Полиссены и поторопился привести себя в порядок, в то время как она оправляла одежду, Джанни бесшумно отполз от кустов гортензий, росших у беседки, и со всех ног пустился домой.

Запыхавшийся, он вбежал в синюю гостиную, где Валли монотонно разыгрывала на рояле гаммы.

– Что я видел! – торжествующе крикнул Джанни.

Сестра презрительно передернула плечами и невозмутимо продолжала играть.

– Не видишь, что я занята? – бросила она, даже не обернувшись. – Уходи. У меня нет времени выслушивать твои глупости.

Но Джанни схватил ее за руку и так дернул, что девочка едва не свалилась с вертящегося табурета, на котором сидела.

– Ты с ума сошел? – взвизгнула Валли, освобождаясь от цепких рук младшего брата.

– Что я тебе скажу!.. – объявил мальчик и торопливо начал описывать все, что видел в беседке.

Его сбивчивый, но подробный рассказ дополнялся мимикой и возбужденными жестами.

– Пошли, – уговаривал он Валли, держа ее за руку и показывая в сторону беседки. – Пошли. Они еще там.

Валли не надо было просить дважды, когда дело касалось подслушивания или подглядывания.

– Вот они, – прошептала она, когда оба притаились за кустами гортензий.

Тетя Полиссена и маэстро Гавацци, прислонившись к колонне, страстно целовались в беседке, с восторгом только что пережитой близости.

– Это еще что, – прокомментировал Джанни. – Видела бы ты их раньше.

– Наверное, они занимались любовью, – прошептала девочка, которая с высоты своих одиннадцати лет считала себя всезнающей.

Джанни подозрительно взглянул на нее.

– Как это ты узнала, что они занимались любовью, если ты их не видела?

– Я могу это представить, – с уверенностью изрекла она.

– А теперь они чем занимаются? – подстрекнул ее Джанни.

Но так и не получил ответа, потому что увесистый подзатыльник прервал этот их разговор.

Эдисон Монтальдо, стоявший за их спиной, заставил детей подняться на ноги. Он увидел в беседке то же, что видели и они.

– Полиссена! – окликнул он грозным голосом, раздавшимся, словно гром среди ясного неба.

Застигнутые врасплох любовники прервали поцелуи и застыли неподвижно, как соляные статуи.

– А ну-ка домой! – приказал Монтальдо детям, которые немедленно ретировались. – С вами я еще поговорю.

Когда Эдисон вошел в беседку, Полиссена в голос рыдала, закрыв лицо руками, а маэстро Гавацци со страху сбежал, оставив свою даму наедине с грозным Монтальдо.

– Что ты себе позволяешь! – бушевал Эдисон, изливая свой гнев на несчастную сестру. – Стоит мне подумать, что мои дети были свидетелями этого постыдного зрелища, и мне хочется оторвать тебе голову.

– Прости меня, – прошептала она.

Но разгневанный брат уже удалялся в сторону виллы.