Бобби вошел в офис, где обнаружил расхаживавшую взад и вперед Лейси. Как и всегда, уже от одного ее вида его бросило в жар. Он снова и снова ловил себя на том, что думает о ней... о ее волосах, об улыбке, о губах, что так не вяжутся со всем ее чопорным обликом.

Его преследовал ее запах – ничего резкого, никаких духов, только что-то напоминающее слабый аромат роз и вешних вод. Невинный и чистый. Он действовал на него так, что ему хотелось привлечь ее к себе и полностью слиться с ней.

Бобби твердил себе, что должен держаться подальше от нее, что нужно перенести документы и телефонные звонки наверх, в квартиру, чтобы не видеть ее. Но так и не сделал этого.

Бобби был заворожен этой женщиной, и это мучило его.

– Где она может быть? – шептала Лейси.

– Кто?

Лейси резко повернулась на голос, но радость в ее глазах потухла, как только она увидела, что это он. Ее плечи опустились.

– Моя дочь. Она пошла в гости к подруге и должна была вернуться еще полчаса назад.

У Бобби болело колено. Он прошел к своему столу и сел.

– Она ребенок, – сказал он. – А дети не всегда пунктуальны. Кстати, я редко звоню, опаздывая на тридцать минут. Расслабься. Она скоро придет.

– А если нет? – Голос Лейси дрожал.

Бобби пристально посмотрел на нее, и Лейси почувствовала себя не в своей тарелке. Она резко отвернулась и взглянула в окно на покрытую лужами автостоянку, где только начали зажигаться фонари.

– Робин не просто ребенок.

– Как это?

– Она мой ребенок. – Ее шепот прозвучал в комнате как полувысказанная мысль, которую еще следовало додумать.

– Так. И что это значит? Что она самая лучшая? Особенная?

– Это значит, что она не опаздывает. – Лейси повернулась к нему. – Я правильно воспитала ее. Робин ни за что не опоздала бы, не будь у нее уважительной причины.

– Я понимаю это так, что веселье и утрата чувства времени не являются уважительной причиной?

– Именно так.

Бобби пожал плечами, стараясь сохранять невозмутимость, но ему это никак не удавалось. Он не понимал, какие чувства вызывала у него эта ее тревога. Ощущение одиночества? Зависть?

Последнее слово взялось неизвестно откуда, и это разозлило Бобби. Он не завистлив, и ему не нужно внимание этой женщины. А даже если бы это было и так, он не из тех, кто стал бы завидовать любви матери к своей дочери. Но все же он не мог отрицать, что при виде Лейси в таком состоянии, в такой тревоге за дочь у него что-то сжималось в груди.

В памяти всплыл образ его собственной матери. Красивая, полная жизни женщина. И она ушла.

Бобби стиснул зубы.

– Раз ты так беспокоишься, позвони домой ее подруге.

– Я звонила! Ее там нет. Эмбер сказала, что Робин ушла более часа назад.

– Куда ушла?

– Она не знает.

– Что?

– Она не знает, не знает! Впрочем, это не важно.

Лейси возобновила свое хождение взад и вперед.

– Твоя ходьба делу не поможет, – заметил Бобби. – Иди ее искать.

Лейси протяжно вздохнула:

– Я не могу.

– Почему не можешь? Я присмотрю здесь.

– Моя машина на станции техобслуживания.

– Опять?

– Да, опять. Они должны вернуть ее утром.

Бобби выругался, поднялся с кресла и подобрал свои костыли.

– Тогда поеду я. Где мне ее искать? Где она любит тусоваться после школы?

– Робин не тусуется.

Бобби посмотрел на нее, натягивая на плечи свой кожаный пиджак.

– А следовало бы. Черт, Лейси, ведь и невооруженным глазом видно, что Робин – зажатый ребенок. По тому, как вытянулось ее лицо, Бобби решил, что вряд ли оскорбил бы Лейси больше, назвав ее ребенка уродливым.

– Ну послушай, – продолжил он. – Я только хочу сказать, что Робин – подросток, но вы с ней так себя ведете, будто ей сорок и у нее целый груз ответственности. Она должна больше смеяться, не должна быть так стеснена временными рамками, правилами и тысячью других вещей, о которых вы обе так печетесь.

Лицо Лейси вытянулось еще больше.

– По какому праву ты указываешь мне, как я должна воспитывать своего ребенка?

– Иногда полезно вспомнить себя ребенком, чтобы понять, как лучше обращаться с ними. Превращая ее так рано во взрослую, ты оказываешь услугу разве что только себе самой.

– Что это должно означать? – спросила она холодно.

– Это означает, что, делая из этой малышки взрослую, которая не тусуется и не совершает ничего предосудительного, ты облегчаешь себе жизнь. Но быть родителем совсем нелегко. Задача родителей состоит в том, чтобы помочь детям превратиться в ответственных взрослых только тогда, когда придет время, и ни секундой раньше.

– Полагаю, что твои родители и сейчас думают, что ты еще недостаточно вырос, чтобы считаться взрослым.

Они посмотрели друг на друга, и воздух в кабинете вдруг сгустился. Бледные щеки Лейси покрылись румянцем, в карих глазах неожиданно вспыхнули зеленые и золотистые огоньки. Бобби всегда находил ее просто привлекательной, но в эмоциональном порыве она превратилась в красавицу. Он понял, что ее старили лежавший на ней груз ответственности и постоянная тревога.

Бобби вдруг остро ощутил желание, охватившее все его тело; таким сильным оно было впервые с тех пор, как он был травмирован. Казалось, ему мало было обычного акта, ему хотелось быть ближе, глубже в ней.

Такое же ощущение он испытал раньше, когда Лейси сидела у него на коленях и их лица были так близки. И когда он поцеловал ее, в ней удивительным образом сочетались невинность и страсть, пылкость и холодность. То, как она отталкивала его только затем, чтобы вцепиться в рубашку и не отпускать, в такой степени распалило его, что, если бы не ее язвительный язык, они закончили бы тем, что занялись любовью прямо на полу офиса. Одно воспоминание об этом вызвало у Бобби желание уложить ее сейчас же на диван, сорвать одежду, погрузиться в нее и довести до оргазма и ее, и себя.

Будь у него сейчас под рукой кружка пива, он плюнул бы на свою диету и осушил кружку одним глотком. В теперешнем состоянии ему не помешал бы и холодный душ.

Не подозревая о ходе его мыслей, Лейси кашлянула и обратилась к нему:

– Бобби!

Бобби очнулся и постарался подавить в себе желание обнять ее. Но уже в следующую секунду Лейси снова поразила его.

– Извини меня, – тихим голосом сказала она. – Я расстроена и вымещаю свое дурное настроение на тебе. Это непростительно.

Бобби промолчал, он не знал, что сказать. Для него это было внове – он не привык ни приносить извинения, ни принимать их.

Бобби переместил вес тела на здоровую ногу.

– Где живет эта подруга? Я поеду в ту сторону и проверю, не идет ли Робин пешком.

– В такую погоду?

– Ничего нельзя знать заранее.

– Она живет в месте, которое называется Каситас. Это...

– Я знаю, где это.

Бобби испытывал смущение от своих необузданных фантазий, от извинений Лейси и желал поскорее убраться из офиса. Он схватил ключи от машины и направился к двери.

Лейси замешкалась, но затем последовала за ним.

– Я поеду с тобой, помогу искать.

– Нет.

Односложное слово прозвучало слишком резко, даже грубо. Держась за латунную ручку двери, Бобби наклонил голову, усилием воли пытаясь справиться с охватившим его раздражением.

– Нет, – повторил он спокойнее. – Ты оставайся здесь, вдруг она позвонит. – Он что-то написал на бумажке. – Вот номер моего мобильного телефона. Дай мне знать, если будут какие-то новости.

Но что бы Лейси ни думала об этом и что бы она ни хотела сказать, все утратило смысл, едва Бобби открыл дверь, так как они увидели Робин, которая кралась на цыпочках по коридору в надежде проскользнуть незамеченной к задней лестнице, ведущей наверх к их квартирам.

Все трое замерли.

Лейси смотрела на дочь, которая стояла перед ней с мокрыми волосами, одетая в чужие джинсы и свитер.

– Привет, мама, – сказала Робин с вымученной виноватой улыбкой.

Первое, что почувствовала при этом Лейси, было облегчение, радость до ощущения слабости в ногах, которая побудила ее броситься к дочери и обнять ее.

– Я ужасно переживала.

– Извини, – пробормотала Робин в плечо матери.

Потом Лейси отстранила дочь на расстояние вытянутых рук.

– Я ужасно переживала, – повторила она уже не с облегчением, а скорее с укором. – Где ты была?

Сейчас Лейси не думала о стоявшем рядом Бобби. Ее обуревали противоречивые эмоции: сначала паника, потом облегчение, а теперь в ней закипал гнев, и она не смогла не перейти на обличительный тон. Где-то глубоко внутри у Лейси мелькнула мысль, что она слишком остро реагирует на происходящее. Но долгие годы вынужденных переездов, непрестанных забот и, наконец, постоянное ожидание очередной неудачи возобладали над здравым смыслом.

– Чьи это вещи? И почему тебя не было в доме Эмбер, когда я туда позвонила?

Робин откинула упавшие на лоб волосы, и в ее глазах вдруг зажглись непокорные огоньки, что было полной неожиданностью для Лейси.

– Посмотри, который час! – воскликнула пятнадцатилетняя девочка. – Я опоздала всего на тридцать минут.

Лейси поджала губы и почувствовала, как у нее одеревенела спина.

– Мама! – взмолилась Робин. На ее лице читались разочарование, любовь и желание быть понятой. – Не смотри на меня так. Я просто хочу сказать, что я почти не опоздала и что ты слишком беспокоишься.

– Слишком? Тогда скажи, как мне не беспокоиться, если тебя не было там, где ты должна была находиться, а когда ты наконец появляешься, на тебе чужая одежда?

– Я была у Эмбер. Но они с матерью затеяли жуткую ссору, и я почувствовала себя там лишней. Мне оставалось только уйти. Позвонить тебе я не могла, зная, что ты работаешь, поэтому пошла пешком. Потом начался сильный дождь, и я, как дура, оказалась одна на дороге под ливнем. Я насквозь промокла и могла подхватить воспаление легких, а возможно, и умереть, если бы мимо не проезжал Кайл Уокер, который подобрал меня, отвез к себе домой и... и...

– И?.. – спросила Лейси, у которой перехватило дыхание и защемило в груди.

Робин вскинула вверх руки.

– И он позволил мне умыться и обсохнуть, а потом дал свои старые вещи, чтобы я могла переодеться. Вот и все!

– Кто такой этот Кайл Уокер? – холодно спросила Лейси. Страх сковал ее кости.

– Да никто, мам. Это не имеет значения. Но он помог мне, а когда я обсохла, привез меня сюда. Или ты предпочла бы, чтобы я прошла всю дорогу пешком под дождем?

– Ты должна была позвонить мне из дома Эмбер!

– Ты же работала!

– Я бы все устроила и приехала за тобой.

– Твоя машина в мастерской! – запальчиво парировала Робин, чего раньше никогда не позволяла себе.

Лейси почувствовала, что у нее от страха и еще непонятно от чего кружится голова. Это не могла быть ее дочь. Она учила Робин быть мягкой и доброй.

Лейси вдруг вспомнила, что рядом стоит Бобби и наблюдает за их перепалкой, и ощутила некоторое замешательство.

– Робин, мы закончим этот спор наверху.

– Нет! Я хочу покончить с этим сейчас! – Вдруг ни с того ни с сего Робин перешла на крик, и с каждым словом ее голос повышался на октаву.

– Я просто сойду с ума, – сказал Бобби.

– Почему? – набросилась на него Робин. – Потому что вы тоже считаете меня плохой? Я не плохая. – Она повернулась к Лейси: – Ты должна дать мне хоть немного свободы. Я хорошая дочь. Я хорошо учусь. А ты душишь меня. Ты хочешь все сделать для того, чтобы я никогда не встречалась с парнями и не водила машину.

– Робин, я же говорила, что собираюсь научить тебя водить, когда моя машина будет в лучшем состоянии. С моей стороны было бы безответственно позволить тебе сесть за руль ненадежной автомашины.

– Это просто отговорка, и ты знаешь это. Ты не хочешь, чтобы я взрослела и жила собственной жизнью.

Лейси, словно от удара, откинула назад голову, парализующий страх сковал ее. Ей казалось, что у нее сейчас разорвется сердце, и она не знала, что сказать дочери. Ей вдруг показалось, что она может потерять ее. А если это произойдет, что у нее останется?

– Если на тебя так влияют твои друзья и Эль-Пасо, то я не вижу причин, по которым мы должны и дальше оставаться здесь. – Лейси не захотела продолжать здесь объяснение с дочерью и направилась к задней лестнице.

– Мама, не убегай!

Некоторые завсегдатаи, привлеченные громкими голосами, покинули свои места у стойки бара и столпились в конце коридора.

Бобби повернулся в их сторону.

– Ну-ка назад, в бар, – скомандовал он, и все зеваки тут же ретировались. – Почему бы вам не перенести ваше объяснение наверх?

– Нечего переносить и некуда! – с надрывом выкрикнула Робин. – В следующем месяце мне уже исполнится шестнадцать, а мама не учит меня водить машину и не пускает на водительские курсы. Вы ведь живете в Техасе и знаете, что здесь все учатся водить в пятнадцать лет, а в шестнадцать уже получают водительские права. Я буду единственной, кого в шестнадцать лет будет возить мама! И я должна буду забыть обо всем, кроме учебы. Мне пришлось умолять маму отпустить меня к Эмбер, да и то она не только ограничила меня во времени, но еще и так волновалась.

– Да, и смотри, что получилось, – ответила Лейси. – Тебе пришлось идти пешком под дождем.

– Но ведь все обошлось. Как видишь, я здесь, в целости и сохранности. Ты должна прекратить так беспокоиться обо мне!

Лицо Робин пошло пятнами, Лейси с трудом узнавала собственного ребенка. У нее было впечатление, что дочь меняется прямо у нее на глазах. Слово «расцвела» применительно к Робин казалось слишком затасканным, обыденным. В случае с ней скорее можно было сказать, что техасское солнце сожгло внешнюю скорлупу, растопило накапливавшийся годами лед и на свет появилась полностью созревшая девушка. В ней не осталось ничего от ребенка. Лейси почувствовала вдруг себя опустошенной.

В глубине души она сознавала, что не в состоянии отпустить свою дочь во взрослую жизнь. Все прошедшие шестнадцать лет их было только двое. Мать и дочь против остального мира. Теперь же выходило, что Робин открыла для себя новый мир, к которому потянулась и который вбирает в себя. И Лейси поняла, что боится остаться позади.

Эта обновленная Робин, которой было труднее руководить, покинет ее и разорвет существующую между ними связь. На какой-то миг Лейси пожалела, что они переехали в этот город, так изменивший ее дитя.

Потом она спохватилась, и ее охватило чувство вины. Как она могла подумать такое? Ведь это ее дочь, и она должна заботиться только о том, чтобы ей было хорошо.

– Мама, – уже более спокойно обратилась к ней Робин новым, взрослым голосом. – Извини, что я на тебя накричала. Мне просто хочется, чтобы ты перестала поминутно волноваться за меня.

– Это моя обязанность. Ведь я твоя мама. – Лейси попыталась произнести это непринужденно, обратить в шутку, но непроизвольно всхлипнула.

Робин вздохнула и подошла к ней. Близко, но не касаясь ее, будто чувствуя себя уже слишком взрослой, чтобы обнимать мать.

– Ты отлично меня воспитала. Я хорошая дочь. Правда. Но я хочу, чтобы ты немного больше заботилась о себе и меньше обо мне. Мне хорошо, мама. Но мне трудно быть по-настоящему счастливой, когда ты несчастна.

У Лейси перехватило дыхание.

Робин наклонила голову, заинтересовавшись вдруг своими руками.

– Я чувствую свою ответственность за тебя.

Лейси не верила своим ушам. Она растерялась.

– Но, Робин, я счастлива.

– Нет, это не так. Хотя, возможно, ты даже не осознаешь этого.

Надо же, какой взрослой и проницательной вдруг стала ее дочь. Как же так получилось, что они приехали в это место, и именно здесь обнаружилось, насколько плохо она контролирует ситуацию? Сначала то неукротимое желание, вспыхнувшее, когда Бобби поцеловал ее, а теперь вот дочь.

– Мам, – капризно протянула Робин, напомнив Лейси о ее маленькой девочке, которой дочь была еще так недавно. – Я не люблю, когда ты напускаешь на себя такой вид. Думаю, тебе нужно выкраивать немного времени для того, чтобы весело проводить время. Тебе нужно ходить на свидания.

Лейси была совершенно ошеломлена:

– Свидания?

Она готова была поклясться, что Бобби при этом прыснул.

– Бобби, ну скажите ей, – взмолилась Робин. – Ты ведь молодая, красивая, – она улыбнулась, – и мистер Пальмеро совершенно очарован тобой.

– Что? – выпалили в унисон Бобби и Лейси.

Робин рассмеялась:

– Вы же знаете мистера Пальмеро, преподавателя естественных наук. Он постоянно здесь бывает.

– Ник? – предположила Лейси.

– Он явно запал на тебя. Вчера на биологии он спрашивал меня о тебе.

– Обо мне?

Лейси вспыхнула, и еще хуже ей стало, когда она заметила приподнятую бровь Бобби.

– Не представляю, о чем думал этот Ник Пальмеро, расспрашивая о тебе в школе. По-моему, это непрофессионально, – сказал он.

– Не думаю, что тебе следует давать оценку степени профессиональности преподавателя, – заявила Лейси.

Робин недоуменно переводила взгляд с Бобби на Лейси, потом сказала:

– Пойду наверх, переоденусь.

Она была уже на полпути к лестнице, когда Лейси наконец собралась с духом:

– Мы закончим этот разговор позже, юная леди.

– О мистере Пальмеро? – лукаво спросила Робин.

– Нет, о твоем опоздании... и о том парне, о Кайле Уокере.

Робин застонала.

– Мама, он никто.

Но блеск в глазах дочери говорил Лейси о другом. Одетая в чужие джинсы и свитер, зажав под мышкой свою мокрую одежду, Робин поднялась по лестнице и скрылась за дверью их квартиры.

Лейси смотрела на лестницу, боясь повернуться к стоявшему за ее спиной Бобби.

– Знаешь, а ведь она права, – сказал Бобби. Его низкий, рокочущий голос действовал на нее словно электрический разряд.

– О чем это ты? О свидании с Ником Пальмеро? – Лейси медленно повернулась и успела заметить, как он напрягся.

– Нет, я не об этом, – тут же рассмеялся он. – Ты должна жить полной жизнью.

У Лейси вспыхнули щеки. Она испытывала жалость к себе из-за того, что дочь-подросток и безответственный работодатель пытались учить ее жизни.

– Я почти не знаю тебя, – проникновенно продолжал Бобби, и от его голоса ее душили спазмы невыплаканных слез. – Но я вижу, что вся твоя жизнь крутится вокруг дочери и твоей работы.

– Я мать и хороший работник.

– Неужели ты думаешь, что этого достаточно?

– Конечно. Моя задача состоит в том, чтобы воспитать ребенка, сделать из дочери ответственного человека.

– Ты все время говоришь об этом. Но почему при этом ты не можешь посвятить какое-то время себе самой? Ведь можно пойти куда-нибудь, повеселиться. Можно стать членом клуба, сходить в кино, поучиться играть в теннис. Расслабиться.

– По-моему, мы уже говорили об этом.

Бобби широко улыбнулся:

– Правильно. Хотя, по-моему, в прошлый раз мы говорили о том, что тебе нужно больше заниматься сексом.

Лейси набрала полную грудь воздуха, и Бобби выставил вперед руки, как бы защищаясь от готового хлынуть потока возмущенных слов.

– Все, все. Больше ни слова об этом. Делай что хочешь.

– Хотя ты так рьяно выступаешь в пользу расслабления и веселья, я что-то не заметила, чтобы ты сам этим часто занимался, – буркнула Лейси.

– О чем ты говоришь? Да я за один час веселюсь больше, чем ты, наверное, за всю свою жизнь.

– Позволю себе не согласиться с тобой. Ты просто рассказываешь людям, что веселишься напропалую. Ты заигрываешь с женщинами, хлопаешь по спинам мужчин и строишь из себя рубаху-парня, хотя на самом деле тебя заботят только твоя сестра и футбол. Я в жизни не встречала такого целеустремленного человека. Не думай, будто мне не слышно через стены, как ты по ночам тренируешься и как без конца включаешь миксер. А по жуткому запаху твоих смесей можно догадаться, что ты смешиваешь отнюдь не шоколадные напитки и не «дайкири».

Бобби хмуро смотрел на нее.

– Я провела достаточно времени рядом с вами, мистер Макинтайр, чтобы понять, что вас мало волнуют другие стороны жизни.

Бобби стиснул челюсти.

– Нетрудно догадаться, почему я такая, – задумчиво продолжала Лейси. – Я мать-одиночка, воспитывающая дочь среди людей, которые стали даже более неразборчивы в сексуальных связях, чем в те времена, когда я была в ее возрасте. Труднее ответить на вопрос, что сделало тебя таким? Кто бы мог подумать, что у нас с тобой так много общего?

Высказав все это, Лейси направилась в офис, но перед тем как она захлопнула дверь, Бобби успел крикнуть ей вдогонку:

– Ты сама не знаешь, что говоришь. Я совсем не похож на тебя.