Весь день Лахлан оставался рядом с Эммой, осматривая ее раны, проверяя, как они заживают. Он даже сделал надрез на шее, лег рядом с ней и заставил попить.
Вампирша тихо слизывала его кровь, вздыхая во сне. Наверное, она его околдовала: это казалось ему чем-то совершенно естественным.
После полудня, сняв повязку, Лахлан обнаружил, что рубец еще оставался болезненным и припухшим, однако рана закрылась полностью.
Успокоив свои главные страхи, Лахлан стал обдумывать, что делать дальше.
Теперь, зная правду, он смотрел на Эмму иначе, хотя должен был признаться, что чувства его нисколько не изменились. Он признал ее своей подругой еще тогда, когда считал членом Орды. Теперь он знал, что она не только не входит в Орду, но и не совсем вампир.
В течение долгих лет он представлял себе свою подругу по-разному. Он молился, чтобы она оказалась умной и привлекательной, молился, чтобы она была любящей. И вот теперь Эмма, наполовину вампир, наполовину валькирия, заставляла блекнуть даже самые смелые его фантазии.
Однако ее родня… Лахлан устало вздохнул. Он никогда не сражался против них, считая, что это ниже его достоинства, и видел их только издали. Однако он знал, что валькирии – странные маленькие волшебные создания, быстрые и сильные. И вокруг них сверкают молнии, которые к тому же каким-то образом бьют через них. Судя по слухам, они питаются электричеством. И, как он убедился по Эмме, их не напрасно считали очень умными. Но в отличие от Эммы они были почти такими же необузданными и воинственными, как и вампиры.
Хотя у валькирий почти не было уязвимых мест, говорили, что их можно загипнотизировать сверкающими предметами и что они – единственные существа Закона, способные умереть от печали.
Быстро просмотрев материалы, которые собрали члены его клана, Лахлан смог найти историю их возникновения. В Законе говорилось, что много тысяч лет назад Один и Фрейя были разбужены после десятилетнего сна воплем девы-воительницы, погибшей в бою. Фрейя изумилась отваге девицы и захотела ее сберечь, и для этого они е Одином ударили в человеческое существо своей молнией. Девица очнулась в их чертогах, излеченная, но нетронутая, по-прежнему смертная и беременная бессмертной дочерью-валькирией.
В последующие годы молнии богов ударяли в умирающих женщин-воительниц, принадлежащих к самым разным народам Закона. Такие валькирии, как Фьюри, были отчасти фуриями. Фрейя и Один даровали дочерям волшебную красоту Фрейи и хитроумие Одина. Эти черты объединялись у них с отвагой матери и ее волшебным наследием. Благодаря этому все дочери были уникальными. Единственное, что у них было общего, – это то, что при сильных эмоциях глаза их горят серебром.
У Эммы глаза изменились тогда, когда она выпила его крови.
Если предания не лгали – а Лахлан считал, что в них все правда, – то это значит, что Эмма – внучка… богов!
А он еще считал, что она его недостойна! Что он – сильный король оборотней – получил слабую подругу.
Он ущипнул себя за бровь, стараясь подавить прилив раскаяния, – и заставил себя читать дальше. Он нашел краткие описания тех валькирий, которые, как он узнал, непосредственно были с ней связаны. Никс была старейшей – и некоторые утверждали, что она – пророчица. Рассудительная Люсия была умелой лучницей и, по слухам, была обречена на неописуемые муки при любом промахе.
Фьюри была их королевой и жила под одной крышей с нежной Эммой, пока та была ребенком. Сейчас, как подозревали валькирии, Деместриу заточил Фьюри на дне океана, где она испытывала страшные муки. Судя по собственному опыту, Лахлан мог с уверенностью сказать, что она и сейчас захлебывается соленой водой где-то на ледяной глубине.
Но больше всего Лахлана встревожили сведения о Реджин и Аннике. Всю расу, к которой принадлежала мать Реджин, уничтожила Орда. Анника, известная как блестящий стратег и бесстрашный воин, всю свою жизнь посвятила уничтожению вампиров.
Когда родня Эммы вслух выражала свою ненависть к вампирам, когда они ликовали по поводу каждого убитого, как могла Эмма не чувствовать себя чужой? Как она могла мысленно не содрогаться? Всем валькириям было по много сотен лет, по сравнению с ее считанными десятилетиями, и к тому же она была из тех, кого Закон именовал «прочими», то есть не принадлежащими ни к одному виду волшебных существ. Эмма была не такой, как все остальные существа на Земле!
Не это ли было истоком той боли, которую он в ней почувствовал? Проводили ли ее родичи различие между Ордой и тем, какой была Эмма? Ему и самому надо проявлять осторожность. Он может проклинать вампиров, не думая при этом об Эмме!
Единственным плюсом, который он узнал про валькирий, было то, что они всегда поддерживали неустойчивый мир с оборотнями, считая, что «враг моего врага – мой друг».
До приращения. До того периода, когда все бессмертные вынуждены были бороться за право продолжить свое существование.
Это было в тысячу раз лучше, чем если бы ее родня принадлежала к Орде. Однако и тут были свои проблемы.
Почти у всех существ Закона были союзы на всю жизнь. У вампиров были невесты, у демонов – возлюбленные, у призраков – родичи, у оборотней – подруги.
Валькирии таких уз не принимали.
Они получали силу от своего ковена, но вне его оставались полностью независимыми. Говорили, что больше всего они ценят свободу. «Никогда нельзя удержать валькирию, если она рвется на свободу», – говорил в свое время отец Лахлана. И вот теперь Лахлан был намерен сделать именно это.
Он попытается удержать Эмму, несмотря на то что она скорее всего смертельно его боится. А ведь ее родичи не знают, что он на нее набрасывался! Они только подозревают, что он прикасался к ней так, как к ней никогда прежде не прикасались.
И тем не менее он это сделал. И сделает снова, когда окажется во власти полной луны. Как у всех оборотней, нашедших свою пару, его страсти в этот момент будут очень сильными, а самообладание – слабым. С незапамятных времен когда в Кайнвейне король жил со своей королевой, все остальные уходили из замка на ночь полнолуния и на ночи перед ним и после него, чтобы монаршая пара могла отдаться зову луны и дать своим желаниям полную свободу.
Если бы Эмма могла почувствовать такое же желание и агрессивность, он не испугал бы ее настолько сильно. Он поклялся, что запрет ее в каком-нибудь надежном месте, – но при этом прекрасно понимал, что ничто не помешает ему до нее добраться.
Насколько проще было бы, если бы его подруга была членом клана!
Но тогда у него не было бы Эммы!..
Ближе к закату, постучав, к ним вошли две горничные, чтобы распаковать и разложить одежду Эммы.
– Позаботьтесь о ее вещах, – приказал Лахлан, отходя от ее кровати. – Но не прикасайтесь к ней.
Оставив их с изумленно округлившимися глазами, он прошел через задвинутые шторы, чтобы выйти на балкон. Встав там, он стал смотреть на заходящее солнце, любуясь их домом, холмами, поросшими лесом, и надеясь, что Эмма со временем полюбит эти места.
Когда солнце село, он вернулся и нахмурился, обнаружив горничных в паре шагов от кровати. Они разглядывали Эмму и перешептывались. Конечно, они не посмели бы до нее дотронуться – но они были юными оборотнями и, наверное, никогда в жизни не видели вампира.
Лахлан как раз собирался приказать им уйти, когда Эмма быстро открыла глаза – и грациозно поднялась. Горничные заверещали от страха. Эмма поспешно отодвинулась к изголовью и зашипела вслед убегающей парочке.
Лахлан предвидел, что все будет непросто.
– Успокойся, Эмма, – проговорил он, быстро подходя к ней. – Вы напугали друг друга.
Эмма несколько секунд смотрела на дверь, а потом ее взгляд скользнул по его лицу. Ее щеки побледнели – и она быстро отвела глаза.
– Твои раны хорошо заживают.
Она ничего не ответила – только молча провела кончиками пальцев по груди.
– Когда ты снова попьешь, они заживут окончательно. Он сел рядом с ней и начат закатывать рукав – но Эмма отшатнулась от него.
– Где я?
Она быстро обвела глазами комнату и, наконец, остановила взгляд на изножье кровати. Она внимательно осмотрела тонкую резьбу на дереве, а потом повернулась, чтобы увидеть изголовье с инкрустированными символами. В комнате сгущалась тьма. В бликах света, отбрасываемых пламенем камина, казалось, будто символы двигаются.
Мастера начали изготавливать эту кровать в тот день, когда Лахлан родился, – но она предназначалась не только ему, но и ей. Он часто лежал там, где сейчас сидела она, завороженно любуясь резьбой, представляя себе свою будущую подругу.
– Ты в Кайнвейне. Ты в безопасности. Здесь тебе ничего не угрожает.
– Ты их всех убил?
– Да.
Она кивнула, явно довольная этим фактом.
– Ты не знаешь, почему они вдруг напали?
– Это ты меня спрашиваешь? Она попыталась встать.
– Что ты собралась делать? – возмутился он, заставляя ее лечь обратно.
– Мне надо позвонить домой.
– Я вчера ночью позвонил тебе домой.
Глаза Эммы расширились, а на лице отразилось явное облегчение.
– Ты клянешься? Когда они за мной приедут?
Он огорчился тем, как она обрадовалась перспективе уехать от него – однако не мог ее в этом винить.
– Я говорил с Анникой и теперь знаю, кто они. И кто ты.
– И ты им сказал, что ты оборотень? Лахлан попытался подавить раздражение.
– Ты стыдишься того, что им известно, что ты со мной?
– Конечно.
Он гневно процедил:
– Потому что ты считаешь меня животным?
– Потому что ты – враг.
– Я не враждую с твоей семьей. Эмма недоверчиво выгнула брови:
– Оборотни не воевали против моих теток?
– Только во время последнего приращения. Всего пятьсот лет назад.
– И тогда ты убил кого-то из них?
– Я никогда не убивал валькирий, – ответил Лахлан, не покривив душой, однако мысленно признался себе, что это случилось просто потому, что он ни разу не столкнулся ни с одной.