Семь лет спустя Лахлан вошел в столовую и широко улыбнулся, услышав детский смех. За столом сидели трое его сыновей — Ангус, Ройс и Шеймус. Во главе стола, уткнувшись в свежий номер газеты, сидела Регана. Мальчики бросали кусочки яиц в дядю Куина и громко смеялись, когда попадали в цель.

Принц и Чарли хватали то, что падало на пол.

Прицелившись, Ангус попал прямо Куину в лоб.

— Ты убил меня! — вскричал Куин и откинулся на стуле, притворившись мертвым.

Лахлан про себя улыбнулся. Он знал, что ему надо одернуть сыновей и брата, но задорный детский смех был словно бальзам на душу. Конечно, Лахлан их баловал, пусть дети знают любовь и ласку, пусть у них будет счастливое детство.

Двухлетний Шеймус, которому от Реганы достались красивые глаза и напористый характер, тоже пытался кидаться яйцами, но они почему-то проскальзывали сквозь пальцы. Он был любимчиком дедушки. Тот частенько усаживал его к себе на колени, хотя не всегда завтракал вместе со всеми. Мальчики очень шумели и баловались, и дядя Куин их поощрял.

В свои три с половиной Ройс, средний сын, был самым решительным. И всегда говорил правду. Он оставался замкнутым и несловоохотливым, и никто — ни братья, ни дядя Куин, ни отец — не мог его изменить. Ройс очень привязался к леди Маргарет, она плакала от умиления, когда малыш ей читал.

Пятилетний Ангус был заводилой, и его проделкам не было конца. За Ангуса Лахлан беспокоился. Когда-нибудь он обязательно захочет завоевать мир.

Ройс и Ангус внешне походили на Лахлана: оба черноглазые и черноволосые, с белой прядью на виске.

Услышав шаги мужа, Регана опустила газету. У Лахлана защемило сердце, когда он увидел красавицу жену с нежной улыбкой на лице. Глядя на нее, Лахлан думал о том, что он самый счастливый человек на свете.

— Доброе утро! — Он наклонился и поцеловал ее.

— И правда доброе. — Глаза ее сияли.

Еще несколько часов назад они страстно предавались любви.

— Лучше не бывает. — Лахлан чувствовал теплое дыхание Реганы.

Куин поднялся.

— Побежали наперегонки в гостиную, — сказал он.

— Так нечестно, дядя Куин. Ты старше. — Ангус вскочил и побежал за дядей. — Нечестно! Нечестно!

— Быстрее! — закричал Шеймус, глядя, как Куин и Ангус выбегают из столовой.

— Подожди! — заволновалась Регана.

Но прежде чем Регана и Лахлан смогли дотянуться до младшего сына, Ройс спокойно сказал:

— Я помогу ему. — Он взял Шеймуса за руку и помог слезть с большого дубового стула.

Характером Ройс был очень похож на Лахлана. Точно так же Лахлан когда-то заботился о Куине.

Мальчики пролезли под столом, так было принято, и выбежали из комнаты. Шеймус, еле поспевая за братом, кричал:

— Подожди меня! Подожди!

— Твои сыновья неугомонны. — Регана покачала головой и улыбнулась.

— Мои? Между прочим, они наполовину твои. И никаким другим способом они бы у меня не получились. — Лахлан поцеловал мягкие губы жены. Он знал, что никогда ею не насытится. Вот и сейчас он с удовольствием затащил бы ее в постель.

— Позже, — сказала Регана, словно прочитав его мысли. — Совсем забыла сказать, на следующей неделе приезжает Эмма.

— Устала от Лондона?

— Мне кажется, она соскучилась по Куину.

Последние полгода Эмма провела в Лондоне. У девушки не было отбоя от поклонников, но ей никто не нравился, и Лахлан подозревал, что это из-за дружбы и привязанности к Куину.

— Куин будет в восторге, — сказал Лахлан.

Только сейчас Регана заметила, что муж держит в руке дневник его матери, и от удивления широко открыла глаза.

— Где ты это взял?

— Рабочие нашли, когда переделывали комнату Ройса.

— Ты прочел его? — Регана пытливо посмотрела ему в глаза.

— Прочел.

— Надо было сжечь его тогда.

— Ты же сказала Данвуди, что уничтожила дневник. Как же он попал ко мне?

— Если помнишь, я уезжала в спешке, расстроенная, и совсем забыла про дневник. — Регана с тревогой посмотрела на Лахлана. — Тебе, наверное, тяжело было его читать?

— Совсем нет. У меня есть ты, и никакое проклятие меня больше не коснется.

Поцеловав Регану и обняв за талию, Лахлан бросил дневник в огонь. Она положила голову ему на плечо, и они наблюдали за тем, как последние следы былых страданий и боли превращаются в пепел.