Загадочная душа князя Алекса заворожила знаменитую лондонскую красавицу Ливию Лейси, и не успела она оглянуться, как стала женой этого таинственного аристократа. К своему ужасу, Ливия поняла, что совершенно не знает супруга.

Где-то там, далеко внизу, бились о скалы тяжелые волны прибоя. Но сюда, в эту спальню дома на вершине утеса, проникал лишь отголосок песни моря. И только этот заунывный, монотонный шум нарушал царившую здесь тишину. Их было двое в той спальне летней ночью, не считая младенца: мужчина и женщина. И оба не спали. Женщина смотрела на младенца, мирно посапывающего у нее на руках, мужчина стоял у открытого, забранного решеткой окна и смотрел вдаль.

Тишину нарушил стук в дверь. Мужчина обернулся и посмотрел на женщину. Та едва заметно кивнула ему.

– Войдите, – тихо сказал мужчина.

Дверь отворилась, и вошел одетый в зеленый мундир майор лейб-гвардии Преображенского полка.

– Простите, князь, но время, отпущенное для рандеву, давно закончилось. – Тон майора был вполне любезным, слова тоже, но никто не питал по этому поводу иллюзий – офицер отдавал приказ, и тот, к кому был обращен приказ, обязан был ему подчиниться. Незамедлительно.

– Через пять минут я буду внизу.

Майор вышел, неслышно прикрыв за собой дверь. Женщина в кровати подняла глаза и встретилась взглядом с мужчиной. В ярко-голубых глазах ее стояли слезы, отчего они сверкали еще ярче, но тихий голос не дрогнул, когда она произнесла:

– Уходи и забери его у меня. Немедленно.

– Если бы я мог поступить по-другому… – Голос мужчины сорвался, и он беспомощно тряхнул головой. – Может, поедешь со мной, София? Мы могли бы обвенчаться…

Она покачала головой:

– Ты знаешь, что это невозможно, Алексей. Императрица никогда бы тебя не простила. На твоей карьере будет поставлен крест, честь твоей семьи будет попрана. – На долю секунды лицо ее осветила улыбка. – Ты забыл, любимый, как хорошо я тебя знаю. Я знаю, что ты не мог бы прожить жизнь в изгнании, ты был бы несчастен.

– С тобой смог бы, – возразил он.

Она вновь попыталась улыбнуться, но улыбка получилась вымученной.

– Императрица облагодетельствует твоего сына, но не жену твою и не любовницу. – Она вновь опустила взгляд на младенца. – Екатерина благосклонно относится к незаконнорожденным отпрыскам русских князей, не так ли? Говорят, она и сама очень заботливая мать.

– Это правда, – мрачно согласился Алексей. – Ее сын воспитывается при дворе, всеми обласкан.

– И твоего ребенка она будет любить, потому что это твой ребенок. – Женщина нежно погладила щечку мальчика. – Алексей, – сказала она чуть хриплым от сдерживаемых слез голосом, – у нашего малыша должно быть будущее. Самое лучшее. Если он останется со мной, печать незаконнорожденности лишит его того будущего, которого он заслуживает. Он навсегда останется изгоем, как и его мать. – На этот раз ее обращенный к мужчине взгляд был жестким, почти жестоким. – Мне нечего ему дать. У тебя есть титул, положение. В своей стране ты дашь ему образование, откроешь для него возможности, каких со мной у него никогда не будет.

– Я бы смог остаться с тобой, София, – повторил он. – С тобой я был бы счастлив и в ссылке. С тобой мне не нужен титул, богатство, ничего. Вдвоем мы смогли бы устроить жизнь.

Она покачала головой, и в голосе ее зазвучали стальные нотки:

– Ты бы приговорил наше дитя к жизни в безлюдных сибирских лесах, но и там Екатерина не дала бы ему покоя. Она ни за что не простила бы тебя… и меня тоже. И страдал бы наш сын. – Женщина решительно покачала головой: – Я не могу дать нашему сыну того, что можешь дать ему ты. И я не стану приносить в жертву тебя и его во имя эфемерной романической мечты.

Улыбка тронула губы мужчины.

– Ах, София, ты стальная женщина. Екатерина оценила бы тебя по достоинству.

– Сомневаюсь, – насмешливо возразила женщина. – Она увидела бы во мне соперницу, ни больше и ни меньше. Ты не смог бы жить со мной и изменять мне, я знаю. И какие бы уловки ты ни изобретал в стремлении избежать ее постели, Екатерину тебе не обмануть. Она не простит тебе любовь к другой женщине. Скорее, уничтожит тебя. Ты знаешь, как ревниво относится она к своим любовникам, даже бывшим, даже отверженным. Она сама решает, кого приблизить к себе и кого отдалить. Но и те и другие должны быть преданы ей по гроб жизни и любить только ее.

– Ну что же, тогда…

София подняла ребенка и поцеловала его в лоб, закрыв глаза, из которых текли слезы.

– Возьми его и уходи, – сказала она, протянув младенца Алексею. – Быстрее!

Он колебался.

– Любовь моя…

– Ради Бога, Алексей, сжалься надо мной. Уходи.

Он взял младенца, прижал к груди, наклонился и поцеловал Софию в губы. Они были холодными и неподатливыми. Софию словно подменили. У Алексея щипало глаза. Медлить – значит растягивать мучение. Он быстро вышел, закрыв за собой дверь.

София лежала, прислушиваясь к затихавшим шагам Алексея, и, когда шаги стихли, дала волю слезам, проклиная императрицу.