Боялась ли я? Трудно сказать. Во всяком случае, я решила твердо, что буду сама участвовать в делах, задуманных Санчо. Он попросил меня спросить отца, когда тот собирается в свою очередную поездку. Я обещала.

Испанца Фернандо так и не нашли. Я пыталась угадать, глядя на отца и донью Инес, состоялся ли между ними разговор о таинственном вампире. Отец любил донью Инес. Я думала об этой любви и в конце концов пришла к выводу, что со времени венчания с моей юной матерью отец сильно изменился. Он рассказал мне, что внешне я очень похожу на мать.

– А характер? – спросила я. Он задумался.

Меня эта внезапная задумчивость немного удивила. Почему он не отвечает сразу? Мне пришла в голову вполне естественная мысль: он просто плохо помнит мою мать. Ведь они были так молоды, так мало прожили вместе. Но вот он заговорил:

– Ты – женщина иного времени. Твоя мать могла быть решительной, но у нее были какие-то твердые нравственные устои; например, не выходить замуж за того, кого не любишь; во что бы то ни стало сохранять верность любимому…

– Это плохо, что у меня нет подобных твердых устоев? – прервала его я.

– Думаю, не плохо и не хорошо, это просто данность… – Вероятно, он подумал и о своей младшей дочери. – Скорее, это свойственно Коринне… – он замолчал. Должно быть, подумал, что может обидеть меня.

Я тоже не хотела продолжать разговор о Коринне. Теперь, после того что я узнала о ней, я бы побоялась выдать ее нечаянно. Поэтому я просто дружески коснулась руки отца и перевела разговор на другое.

Может быть, юная донья Инес, так несхожая внешне с моей матерью, отличалась теми же твердыми нравственными устоями? Да, впрочем, она и сейчас, кажется, их имеет в полной мере.

Иногда мне приходило в голову, почему я считаю подлостью предупредить лорда Карлтона о явно грозящей ему опасности? Ведь, возможно, ему все же грозит гибель. И ведь я любила этого человека, он был отцом моего первенца. Разве Коринну и Санчо я люблю больше? Смешно! Как сильно я изменилась! Я, как чужую, вспоминала себя прежнюю, мечтавшую о настоящем браке с Карлтоном, готовую на все ради близости с ним. Теперь я даже не понимала, не воспринимала механизм тогдашних моих чувств; они просто казались мне комичными, досадными, даже глупыми. Такими же казались мне чувства Коринны к Санчо. Я совершенно не ревновала. Я вдруг поняла, что один человек может иметь не одного партнера или партнершу по близости; что любой человек может любить много и полноценно сближаться со многими себе подобными. Тогда какой смысл имеют эти клятвы в верности одному? Зачем их так восхваляют? Разве подобные клятвы не калечат людей, не сужают, не обуживают их чувства? Но все же, что будет с Карлтоном? Я не хотела ему зла. Но я считала, что не имею права выдавать Коринну и Санчо. Меня саму интересовало, откуда проистекает эта моя убежденность. Но проследить ее истоки я никак не могла.

Время проходило в напряженном ожидании, в размышлениях и в занятиях любовью.

Я составила свой план. Когда я достоверно узнаю, что отец собирается ехать, я поеду вместе с доном Санчо.

Несколько раз отец говорил мне, что едет. Я придумала предлог, почему я спрашиваю его об этом. Всякий раз я просила его привезти мне табачных листьев. Я объясняла это своей прихотью: мне будто бы хочется самой нанизать их, высушить, истолочь и приготовить нюхательный табак с ароматическими веществами. Кстати, я действительно занялась этим и это даже понравилось мне. В Лондоне была мода нюхать табак. Теперь я наполняла свою давно пустовавшую фарфоровую табакерку табаком собственного изготовления. Разумеется, отец ни о чем не подозревал.

В первый раз, когда я известила Санчо о том, что отец собрался ехать, Санчо молча кивнул.

– Ты поедешь следом? – я внимательно посмотрела на него.

– В этот раз – нет.

– Но когда ты все же поедешь, разумеется, и я поеду с тобой!

Мне показалось, что я произнесла это с излишней горячностью и вызовом; я подосадовала на себя. Но Санчо понял меня и ответил с неожиданной мягкостью:

– Не тревожься, Эмбер, ты и вправду поедешь со мной.

Четыре раза я предупреждала Санчо о поездках отца. Наконец в четвертый раз Санчо сказал мне, что теперь ему ясно: отец уезжает примерно каждые две недели.