Итак, мы благополучно прошли через ритуал поедания индейки, выслушали рождественское послание королевы, а Верити, как ни странно, – видимо, для разнообразия – оставалась в хорошей форме. Опасность замаячила лишь раз, когда она спросила, что я подарила своему отсутствующему любовнику. Услышав мой ответ, она вытаращила глаза, открыла рот, отпрянула – мы играли в «Монополию» – и, не веря ушам своим, переспросила:

– Что-что ты ему купила?!

– Дорожную сумку. Очень красивую кожаную дорожную сумку.

– Господи Иисусе! – воскликнула она, забыв предложить цену за отель на Вайн-стрит, – впрочем, этот промежуточный ход особой прибыли ей бы все равно не принес. – Как ты могла сделать такое? – Игра возобновилась.

– Что ты имеешь в виду под этим «как»? Пошла в магазин, выписала чек и купила. Так же, как ты делаешь покупки в магазинах.

– Но почему дорожная сумка? Что я имею в виду? Я имею в виду, что ты гребаная дура.

– Не надо так грубо ругаться, Верити.

– Но Маргарет! – Она в отчаянии закрыла лицо рукой, что выглядело в высшей степени драматично. – Неудивительно, что слово «тетушка» так пристало к тебе. Это же смешно – купить любовнику такую вещь. Ты понимаешь смысл послания?

– Послания? На открытке я написала: «От меня с любовью».

– Да нет же, послание, которое несет в себе твой подарок. Это же… – Она посмотрела на меня своим снисходительно-надменным взглядом. – Это же…

– Ну, что – «это же»?

– Подарки, которыми обмениваются любовники, содержат тайный смысл, подтекст. Ты покупаешь Саймону дорожную сумку, и он думает, что ты хочешь, чтобы он ушел.

– Может, и хочу. – Я совершила ошибку. Верити еще сильнее вытаращила глаза:

– Что?!

– Просто не желаю дожидаться, когда ему со мной наскучит.

– Да уж, тебе следует постараться, чтобы этого не произошло. Какой смысл поддерживать отношения с мужчиной, если ты не стремишься привязать его к себе? – Она потрясла пальцем у меня перед носом. – Он уйдет. Увидишь. И только тогда ты поймешь, каково это…

Итак, нотации начались, Порой женщины бывают злейшими врагами сами себе: Но простой прием иногда способен и помочь делу.

Я посмотрела на часы. Половина шестого. Уже можно. Чуть раньше, сидя перед камином, мы пили чай с пирожными, и мне довольно долго удавалось удерживать Верити от исполнения роли Сары Гэмп. Но теперь мне и самой, пожалуй, не мешало расслабиться.

– Итак, – сказала я, возвращаясь с подносом, на котором стояли джин, тоник, лед и лимон, – пора выпить.

Верити скорбно смотрела на огонь. Слава Богу, камин у меня газовый, что избавляет от печального зрелища умирающих угольков.

– Рождественская открытка от Марка пришла из Австралии, – сообщила она.

– Слава Богу, что он так далеко.

– Господи, какая ты бессердечная! Я тебя не понимаю. Рождество, праздник, а ты сидишь здесь со мной, старой несчастной калошей, в то время как у тебя есть очаровательный мужчина, который тебя любит. – Она ткнула в меня пальцем. – Сумасшедшая. Какие бы объяснения ты ни придумывала, ты сумасшедшая.

– Верити, это лучше, чем страдать от одиночества потом, когда они уходят, – мягко произнесла я, протягивая ей стакан.

– Сдаюсь, – признала она мою правоту и подняла стакан: – За это я выпью. – Как говаривал Джордж, кто бы сомневался.

А когда она сказала: «Буддисты считают, что безнравственно скорбеть на похоронах о человеке, прожившем долгую и полнокровную жизнь», – я поняла, что пора вести ее домой.

Возвращаясь по морозу от Верити, пообещала себе, что, когда вся эта моя любовная история закончится, я, как Бетти Форд, мобилизую всю свою энергию и приберу подругу к рукам.

Такое вот получилось Рождество.

Мы медленно шли вдоль реки, ожидая, когда откроются пабы, чтобы пообедать. Под мышками у нас были зажаты свертки агрессивной макулатуры, известной как воскресные газеты. Одно из удовольствий просматривать их вне дома заключается в том, что можно не подбирать сыплющиеся из них рекламные листки – «Надежно ли застрахован Ваш дом?», «Клуб любителей истории. Шесть книг за одно пенни», «Присоединяйтесь к "Анонимным алкоголикам" и получите бесплатную электрическую зубную щетку» – здесь есть кому их подбирать. Воскресные обеды стали для нас почти ритуальными, причем проводили мы их большей частью в дружеском молчании. Я подозревала, что именно этого мне будет больше всего недоставать, когда Оксфорд уедет. В конце концов, одно дело – кувыркаться с кем-то в постели (при некотором усилии воображения можно представить себе многих мужчин в роли «кого-то») и совсем другое – три часа кряду вместе молча читать газеты, жевать бифштекс и чувствовать себя при этом совершенно довольными, даже счастливыми.

– Мне действительно жаль, что мы не смогли покататься на лыжах, – сказал он. – Но когда твоя мать ломает руку, а ты через несколько месяцев собираешься отправиться к черту на кулички, катание на лыжах представляется немного неуместным. Она бывает весьма капризной, моя мать.

– Я ничуть не сержусь. Честное слово.

Он рассмеялся:

– В иных обстоятельствах я бы на тебе женился – за покладистость.

– Не думай, что это чистый альтруизм. Я не уверена, что смогла бы найти общий язык с капризной свекровью. У меня самой мать была весьма капризной.

– Ты никогда не хотела иметь детей? – спросил он, останавливаясь на минуту, чтобы понаблюдать за юными гребцами с посиневшими носами и хрупкими красными коленками.

– Не-а, – небрежно ответила я. – Мне хватало Сасси. А ты хотел?

Он покачал головой.

– Моя жена хотела. Я – нет. Может быть, со временем и захотел бы, но… – он зашагал дальше, – как это обычно случается, нам не хватило времени.

– Не хочешь рассказать?

Он улыбнулся, снова покачал головой и в тон мне ответил:

– Не-а. Лучше пойдем поедим.