Несколько часов спустя Дрейк с Розалиндой спустились по лестнице к парадным дверям, у которых уже ждали королевские стражники в камзолах с розой Тюдоров и в черных беретах.

Розалинда приказала Хатберту проследить за слугами: зачем им смотреть, как Дрейка забирают в Тауэр? Франческа, дядя Тедиес и Томас печально замерли позади на ступенях, и Розалинда изо всех сил старалась не выказать всей глубины своего отчаяния. Она сделает вид, что Дрейк просто уезжает на время. И если она сама в это поверит, то, может, и другим это удастся.

– Дрейк, – прошептала она в последний раз. Одинокая слеза покатилась по ее щеке.

Он обхватил ее голову руками и губами поймал слезу. О, какая нежность, какой прощальный подарок!

«Я люблю тебя! – хотелось прокричать ей. – Люблю тебя, люблю. Ты мне нужен».

Где же слова? Почему она не может произнести их? Почему она будто бы онемела? И почему он смотрит на нее так печально? Где же его признания в любви?

– Поехали, Ротвелл, – скомандовал старший стражник.

Дрейк ободряюще сжал ее руки и вскочил в седло.

Ничего больше не было сказано. Они уехали, оставив после себя облако пыли. Розалинда резко повернулась, прошла в свои покои и разразилась долгой истерикой, словно героиня одной из трагедий. Но вечером, надевая ночную рубашку, она засомневалась в своем праве пролить хотя бы одну слезу.

Разве не она сама способствовала падению Дрейка с того самого дня, когда впервые увидела его двадцать с лишним лет назад? Ведь это она так непоколебимо настаивала, что он злой и бессердечный, хотя никто с ней не соглашался. Разве не она сама поддержала происки леди Блант, чтобы, узнав о прошлых грехах, способствовать его падению? Разве не она все время подтверждала опасения Дрейка по поводу того, что он никогда не будет принадлежать к ее кругу?

Переодевшись и взяв свечу, опечаленная Розалинда направилась в бывшую детскую. Сейчас здесь хранились их детские вещи, и ей захотелось коснуться того, что было так дорого Дрейку.

Едва она открыла дверь, как на нее пахнуло духотой и пылью. Розалинда ощутила знакомые запахи прошлого: пуховой перины, засохшей земли, которую они приносили на своих маленьких ножках. Здесь стояли сундуки, заполненные детскими вещами: разорванными лентами, пожелтевшими, дырявыми на коленях панталонами, запачканными нижними юбками, и все это было пронизано ароматом гвоздики и увядших цветов.

Запахи, смех, всплески ярости, бессильной злобы – все, казалось, словно острым ножом ранило ее ноющее сердце. Странно, но лишенная прошлого, а теперь и будущего, Розалинда наконец увидела все в истинном свете. Она любила Дрейка еще будучи ребенком. О, какой он был замечательный, наивный и пугающий, какой умный и сводящий с ума! Он был Дрейком.

Распахнув окно, она вдохнула сырой воздух, ворвавшийся в комнату. Потом легла в постель и прижала ладони к сердцу, словно обнимая прошлое.

Спустя час ее разбудил тихий стук в дверь.

– Кто там? – спросила она спросонья. – Единственная горевшая в комнате свеча, оказывается, сгорела уже на одну треть.

– Франческа, – послышался голос из-за двери. – И дядя Тедиес.

– Входите.

Дядюшка и подруга вошли в спальню, и их серьезные лица еще больше помрачнели при виде Розалинды.

– Как ты? Выглядишь ужасно! – воскликнула Франческа, бросаясь к ней и усаживаясь на постель. Она коснулась лба Розалинды длинными, изящными пальцами. Розалинда тотчас схватила ее за руку. Розовые пальчики Франчески были нежными и хрупкими, как и она сама.

– У тебя всегда были самые изящные руки, Фрэнни. А мои всегда были в мозолях и в земле.

– Что ты, у тебя сильные и умелые руки, – отозвалась Франческа.

– Итак, девочка моя, – начал Тедиес, переходя к делу, – наш мальчик в Тауэре. Что ты собираешься предпринять?

– У меня сотня планов, и ни один не годится.

– Все могло быть гораздо хуже, – заметил старый придворный.

– Почему это? – удивилась Франческа. Тедиес сверкнул хитрыми глазами.

– Если бы на тебе действительно было проклятие, Розалинда, он сейчас был бы мертв. Сдается мне, что проклятие уже не действует.

Розалинда вздохнула:

– Почему же мне так тяжело?

– Дрейка из Тауэра можно вызволить только одним путем: с помощью подкупа, – размышлял Тедиес, поглаживая усы. – А потом ему придется бежать из страны. Возможно, ему и удастся вернуться после смерти Елизаветы, а может, и нет. И для этого потребуются деньги, которыми ты не располагаешь.

– Я могла бы продать дом, – прошептала Розалинда. – Тогда денег у меня будет более чем достаточно. Дрейк мог бы спасти свою компанию и жить в другой стране. А я могла бы купить небольшой дом в Лондоне.

– Продать дом?! – Тедиес недоуменно покосился на племянницу. – Ты спятила? Дрейк не стоит этого дома.

– А ведь ты считал, что я должна была выйти за него замуж ради этого дома, – хмыкнула Розалинда.

– Каждая женщина выходит замуж ради дома.

– Я не за этим выходила замуж за Дрейка.

– Разве? – цинично поинтересовался Тедиес. – Будет тебе, девочка, не обманывай.

– Она абсолютно честна, – возразила Франческа. – Дядя Тедиес, неужели вы столь же тупоголовы, как и все остальные мужчины на этом свете? Розалинда любит Дрейка. Скажи ему.

Франческа схватила Розалинду за руку, в ее прелестных фиалковых глазах отразилось отчаяние: она ждала, что подруга подтвердит то романтическое представление о любви, которое она сама до сих пор берегла в своем сердце. Именно этого жаждала Франческа, ради этого пожертвовала многим. Так почему же Розалинда молчит? Почему выглядит такой растерянной?

«Я люблю его». – Слова дрожали на кончике языка Розалинды. «Скажи их! Скажи их!» – приказывала она себе. Но правда ли это? Действительно ли она любит Дрейка, если не в силах отказаться от дома. Так, как сделал это он ради нее. Неужели она слишком похожа на дядю Тедиеса или на леди Блант и готова пожертвовать всем человеческим в себе ради своего спокойствия, положения и власти?

– Розалинда, скажи! – нахмурилась Франческа.

Подруга опустилась на кровать и обхватила колени руками. В наступившей тишине она слышала биение своего сердца. Слова не шли у нее с языка.

– Я не уверена в том, что смогу отказаться от дома ради кого бы то ни было. – Она наконец подняла голову и посмотрела на Тедиеса с любовью и ненавистью одновременно.

Он самодовольно улыбнулся:

– Я так и знал.

Франческа буквально отпрянула от Розалинды, та же, загадочно улыбаясь, взглянула на нее.

– Ты знала, что он отдал мне дом, Фрэнни?

– Что?!

– Дрейк отдал Торнбери мне. Вернее, отказался от своих претензий на него, порвав завещание. И сказал, что составил все документы так, чтобы никто не усомнился в его намерениях.

Франческа пыталась осмыслить столь неожиданный поворот событий.

– Так вот почему он отправился в Лондон сразу после вашей свадьбы! Чтобы повидаться со своим поверенным.

Розалинда кивнула.

– А я-то думала…

– Что?

– А я решила, что он собирается предать тебя. – Франческа прижала руку к сердцу. – Я думала, что он пытается продать дом втайне от тебя.

Розалинда удивленно посмотрела на нее:

– Ты так считала и все-таки добивалась, чтобы я заявила о любви к нему? К человеку, который, как ты считала, предает меня?!

– Да, но ради тебя самой же. Если нет любви, Розалинда то какой смысл жить? Если ты не можешь открыть свое сердце мужчине, пусть даже он и не лишен недостатков, разве в конце своих дней ты не станешь о том жалеть?

Розалинда резко отвернулась.

– Ты слишком сентиментальна.

– А ты недостаточно сентиментальна. – Франческа встала и направилась к двери.

– Ты куда? – окликнула ее Розалинда.

– В Тауэр.

– В такой час? – удивился Тедиес.

– Да. Я скажу Дрейку, что была о нем плохого мнения. Мы нужны ему независимо от того, считаете ли вы его достойным. Я буду в Тауэре до тех пор, пока меня к нему не пропустят. И передам, что вы оба шлете ему свою любовь, – добавила она полным сарказма тоном.

На следующий же день, спустя час после представления, Розалинда вместе с Уиллом Шекспиром зашла в пивную «Серебряный жеребец», что неподалеку от «Глобуса».

Шекспир надел красивый камзол горчичного цвета с огромными белыми брыжами. На Розалинде было голубое платье и замысловатая шляпка из перьев. Они были самой нарядной парой среди посетителей, и хозяин благоразумно оставил их в покое за столиком в углу.

– Неужели любовь обязательно предполагает, что нужно пожертвовать всем, что тебе дорого? – спросила Розалинда, принимаясь за вторую кружку эля.

– Если любишь по-настоящему, то, отдавая, ты ничем не жертвуешь. – Шекспир задумался над собственными словами, потом поднял палец и сказал: – Однако, если бы я хоть что-нибудь понимал в любви, Розалинда, я бы не тратил столько времени, чтобы писать о ней. Я бы жил ею.

– Дрейк был отвратителен в первую неделю после свадьбы, – заметила Розалинда, устав от того, что истязает себя, осмысливая и переосмысливая поведение Дрейка и свои поступки.

– Что ж, брак на разных мужчин влияет по-разному.

– Тогда мужчина не должен жениться, раз ему от этого хуже.

– Но разве самый плохой брак не лучше самого прекрасного одиночества?

– Неужели? Разве лучше быть замужем за человеком, который отнимет твой дом, твою душу, таланты, твое время, чем жить в одиночестве и быть хозяйкой своей судьбы? Именно такой я и была.

– Слишком одинокой, сдается мне, – заметил драматург.

– Я не жаловалась на свою судьбу.

– Но вы никогда и не испытывали тех радостей и печалей, тех высот и глубин, которые можно пережить только вдвоем.

– Как и бездну отчаяния, гнева и горечи от вынужденной зависимости.

Шекспир откинулся на спинку стула, сложил руки на груди и долго смотрел на собеседницу. В его полуприкрытых глазах всегда отражались мудрость и рассудительность.

– Вы же сами сказали, что Дрейк отдал вам дом. Не верится, что он хотел вашей зависимости, если совершил столь щедрый поступок.

– Ах, Уилл, вы, конечно, правы! Меня просто ужасает то, что я наконец узнала о любви. Нельзя получить любовь и совершенно ничего не давать взамен. Нельзя одновременно быть жадным и наслаждаться щедростью сердца. Я по-настоящему ничего никому не давала в этой жизни. Я ошибочно считала, что мне нечего давать, а теперь столкнулась с перспективой отдать все лживому шпиону, который может провести остаток своих дней в Тауэре.

– Любовь никогда не бывает логичной, милая дама. И все равно она стоит борьбы. Помните, что я говорил вам насчет жизненных ценностей?

Розалинда кивнула:

– Да, конечно. Вы сказали, что самой большой ценностью является мое творчество и что, если я сосредоточусь на ценностях духовных, мне не страшно будет потерять материальные.

Шекспир улыбнулся, вытирая пену с мягко очерченных губ:

– Да, что-то в этом духе.

Розалинда нахмурилась, вглядываясь в его лицо сквозь пелену табачного дыма, поднимавшегося от десятка глиняных трубок завсегдатаев.

– Вы говорите о творчестве. Любовь тоже своего рода творчество. Здесь есть несомненное сходство – трепетное начало, искра прозрения и изумления, восторг, ощущение какой-то бесконечности, надежда на что-то вечное. А затем благодарность, уверенность в том, что это бесценный дар, каким бы мучительным он ни был.

Розалинда внезапно задумалась. О чем она спорит? Выбора нет, она знает, как действовать. Но для этого потребуется хороший план и бесконечное терпение. Ей придется привлечь на свою сторону Тедиеса, опекуна ее имущества. На сей раз ей придется обуздать свой нетерпеливый нрав. Ради Дрейка.